– У тебя было сердце Бальтазара и ты его не разбил? – возмутился Феликс, поворачиваясь к Бруну, и тот, схватив руль, выправил машину.
– Я думал – это грузик для часов, – пробурчал он. – Смотри вперед, будет обидно, если не доедем. К тому же сердце Бальтазара не разбиваемое.
Дед покачал головой и возмущенно просигналил легковушке, которая тут же испуганно прижалась к обочине.
– Дед, ну правда, хотя бы не виляй так по дороге, – взмолился Клиф.
– Вопрос жизни и смерти! – крикнул Феликс, обгоняя машину по встречке и в последнее мгновение сворачивая от лобового столкновения. – Держись, косенький! Мне нравится твоя теория, медведь, – повернулся он к Бруну. – Любая теория, в которой вампиры подыхают, мне нравится. Но если она верна и пчела уже отведала медку, то она помрет со всеми.
– Эльза не хотела себе такой жизни, – сказал Брун. – И я бы почувствовал, если бы ее сердце остановилось.
– Если что, у меня есть внучка, – сказал Феликс. – Отличная девка. Сотку от груди жмет. Я, конечно, рассчитывал, что она себе человека найдет, но ты, как я посмотрю, нормальный мужик, хоть и животное…
– Дашь номерок? – Клиф просунул голову между сиденьями, забыв о тошноте. – Я как раз в свободном полете.
Дед покосился на него и пробормотал:
– Не дай бог дожить до правнуков…
Взглянув на потолок, увитый переплетающимися ветвями колонн-деревьев, Эльза поежилась, обхватила себя руками. Она словно попала в могилу: темную, сырую, с корнями, змеящимися над головой. Бледный как моль вампир посмотрел на нее, не мигая, и пошел вперед, безмолвно поманив ее за собой. Эльза обернулась на дверь, которая медленно закрывалась. Полоска солнечного света на полу становилась все тоньше, пока совсем не исчезла.
– Пришла. – Джонни показался из-за одной из колонн, повернулся к вампиру. – Я сам ее провожу. Ты продержалась дольше, чем я предполагал.
Эльза застыла на мгновение, увидев его, поджала губы.
– Иди за мной, – приказал он, направившись в глубь холла. – Альфа будет рад тебя видеть.
– Да неужели, – пробормотала Эльза.
– Не будет, конечно, мы не испытываем радости, – ответил Джонни, не оборачиваясь. – Это фигура речи.
Холл оканчивался лестницей, закручивающейся черной спиралью. Эльза подняла голову и увидела далеко в высоте вампирское солнце, от которого в башню струился холодный синий свет, посмотрела вниз – лестница штопором уходила в непроглядную тьму. Джонни направился к свету, и она с облегчением выдохнула. Через один виток в сторону протянулся коридор, узкий, точно муравьиный лаз, этажи нанизывались друг за другом на спираль лестницы, как на шампур.
– Лаконичненько, – заметила Эльза.
Матово-черные стены, без картин и каких-либо украшений, словно вбирали в себя свет. Ей помимо воли вспомнилась теплая, уютная избушка Бруна, и она задумчиво провела кончиками пальцев по холодным перилам, гладким, как атласная лента, – трудно представить, чтобы кто-то захотел вырезать на них свои инициалы.
– Микаэль очень привередлив к тому, что его окружает, – ответил Джонни. – Не выносит дисгармонии. Иногда он целыми неделями смотрит лишь на небо, оно его никогда не раздражает.