Когда включили свет, Брун тут же открыл глаза.
– Что ж, это было познавательно, – бодро сказал он, выпрямляясь в кресле.
– Это антракт, – повернулась к нему Эльза. – Еще второй акт будет. Боже мой, видел бы ты сейчас свое лицо! Ты страдаешь куда натуральнее сильфиды!
– Может, выйдем? Разомнемся?
– Давай посидим, – отказалась Эльза. – Мне как-то не по себе.
Пальцы Бруна сжались на ее ладони чуть крепче.
– Нет, я не собираюсь ни на кого бросаться, но такое странное чувство в груди.
– Предложение проверить сердцебиение все еще в силе, – сказал Брун, глядя на ее вырез.
– Какая-то зовущая тоска.
– Мне тоже очень тоскливо, – признался Брун. – Давай уйдем? Тем более ты знаешь, чем все закончится.
Эльза посмотрела в зрительный зал. Люди выходили в арочные проходы, собирались группами, обсуждая оперу, некоторые остались на местах. Дамы сверкали драгоценностями, мужчины щеголяли галстуками и сдержанным блеском запонок. С галерки, где собралась молодежь, донесся взрыв хохота, и Эльза, поежившись, спряталась поглубже в кресло. Не хотелось еще одной встречи с бывшими друзьями.
Брун поерзал, закинув руку назад, почесал спину.
– Прекрати чесаться! – возмутилась она. – Это неприлично.
– Слушай, можешь почесать? – попросил он. – Прямо между лопаток.
Эльза сердито покачала головой, повернулась опять к залу и застыла.
Холодные глаза, светло-голубые, как прозрачный лед, смотрели на нее из ложи напротив. Девушка сжала руку Бруна, схватила воздух ртом.
– Пойдем, – просипела она, вскочила, потянув за собой Бруна.
– Хорошо, что ты воспринимаешь доводы рассудка, – обрадовался он, спеша за ней следом.
Выбежав из ложи, Эльза прислонилась спиной к стене, закрыла глаза.
– Ты в порядке? – обеспокоился Брун. – Ты очень бледная. В смысле, ты и раньше румянцем не отличалась, но сейчас прямо со стеной сливаешься.