Нечестивый

— Павлик, Павлик, просыпайся, — завизжали над ухом, — в школу опоздаешь. Чай и бутерброды на столе, я побежала.

Я открыл глаза. Больно. Каждая мышца болела, даже пальцем пошевелить едва могу.

— Мне что-то нездоровится, — прошептал я.

— А ну вставай, нечего за компьютером сидеть, здоровье портишь, — прошипела мать, — еще и в костюме спать завалился, сам утюжить будешь.

Я попытался подняться, но едва смог оторвать спину от кровати. Я и не подозревал, что мышцы могут так болеть, каждое движение давалось с трудом.

Мать недовольно приложила руку к моему лбу. Ее лицо приняло обеспокоенное выражение. Она покачала головой и выскочила из комнаты. Я накинул одеяло и прикрыл глаза.

Спать совершенно не хотелось, но при мысли о том, что придется встать и идти в школу, я был готов умереть. Впрочем, я и так уже три раза умер за сутки. Произошедшее вспоминалась настолько отчетливо, что не оставалось сомнений в его реальности. Другой вариант — я сошел с ума. Психи же не понимают, что они больны, вот и со мной тоже самое.

— Вот, выпей, — сказала мать, входя с кружкой воды.

Сперва она дала мне таблеток, после теплой воды, чтобы запить. Никогда не понимал, в чем смысл запивать лекарства теплой водой. Меня всегда начинало тошнить.

— Я на работу — сказала мать, — даже не думай, что будешь неделю валяться из-за простуды. Завтра в школу.

Не люблю ее. Меня она родила рано, в шестнадцать лет. Отец сразу же свалил, бабушка выгнала из дома, обозвав проституткой. Сперва жила у тети, потом устроилась работать. Денег всегда не хватало. Честно сказать, я знал, что она недолюбливает меня. Иногда проскальзывало явное отвращение, когда она выходила из себя. Да и вся ее жизнь пошла к черту из-за моего рождения. Она старалась не показывать этого, но в некоторые моменты ее глаза прямо говорили — лучше бы ты никогда не рождался.

Жрать хочется. Я привстал, проклиная все на свете, и кое-как доковылял до кухни.

Обычные бутерброды с маслом и сыром никогда еще не казались такими вкусными. Я смял их в мгновение ока и залпом выпил чай. Мало, но из готового остался только суп. Лучше сожрать банку опарышей, чем ложку гребаного супа, с холодными комками жирами и огромными недоваренными картофелинами.

Я открыл холодильник — пара яиц, банка тушенки, что-то желтое и склизкое в стеклянной банке. Разбив все яйца на сковородку, я вскрыл тушенку и жадно ел мясо, доставая его вилкой.

Сняв сковородку с плиты, я залил яичницу майонезом и вывалил оставшуюся тушенку. Я вообще люблю поесть, что легко увидеть по торчащему пузу и жирным ляжкам. Иногда я вытаскивал из кошелька матери деньги на чипсы и газировку. Было немного стыдно, но жареные снеки с беконом стоили того.

Доев, я поставил сковородку в раковину и залил водой. Надо бы помыть, но совсем лень.

На кухне стало как-то зябко. Из моего рта вырвалось облачко пара. Позади раздался негромкий щелчок. От испуга я громко икнул, едва не вернув обратно все съеденное.

Стрелы

Под ногами знакомая обледеневшая плитка. Ряды колонн не оставляли сомнений — я снова попал сюда. Идти на верную смерть не хотелось, но здесь я непременно замерзну. Я понимал, что особого выбора у меня нет. Да и скелет казался сущим пустяком по сравнения с беловолосым мальчиком.

Выбежав из тумана, я оказался на привычной лужайке. На траве, словно расчлененные манекены, лежали два белых тела. Скелет исчез, устав от мясницкой работы.