Людоед,

Черт! Был ли у этого Ваньки мотив? Еще бы! Прилюдное унижение – это вам не обвинение в краже кур.

– Ну а Ванька? Встал и ушел?

– Да ну его! Кудахтал на станции еще с полчаса, наверное.

– Угрожал?

– Да нет. Скорее проклинал. И обзывался.

– Обзывался?! – Леонов не сдержал улыбки.

– Ага, – продавщица кивнула и, потупив взгляд, застенчиво пояснила: – Женщиной легкого поведения обзывал.

6

В их работе везло редко, но и такое случалось. Тело мальчика едва успели накрыть, как на поляну выскочила растрепанная женщина.

– У меня пропал сын, – выпалила она.

– Гражданочка, сюда нельзя.

Майор Ильин попытался остановить женщину.

– У меня сын, – произнесла она и взглянула мокрыми от слез глазами на Виктора.

Ильин ослабил хватку и, кивнув на тело, сказал своим:

– Покажите ей.

Сидихин откинул уголок простыни. Женщина дернулась в сторону носилок, но вскрикнула и вдруг встала. Ее затрясло. Все стало ясно без слов, но майор все же спросил:

– Это он?

Несчастная закивала. Говорить она не могла. Ильин обнял ее, и она зарыдала.

Вот что больше всего не нравилось майору в его работе. Расчлененные тела, вырванные органы – ничто по сравнению со скорбящей родней. Вот что по-настоящему страшно. Трудно подбирать слова утешения. Все они бесполезны, но говорить их нужно. На автомате, стараясь не вести себя грубо, не быть черствым сухарем. Сказать, а потом впитать эту скорбь, как губка воду. Виктор Ильин знал, что через несколько дней об этой конкретной трагедии он будет думать как об очередном эпизоде – одном из тех, из которых состоит жизнь сыскаря. Фактически он каждый раз переживал одно и то же, но при следующей трагедии он снова не сможет подобрать слов утешения. Потому что таких слов нет. Можно утешить словами того, кто обжегся, порезался, ударился мизинцем ноги о сраную ножку кровати. Но там, где есть мертвецы, слова бесполезны. Именно поэтому Ильин обрадовался, когда его мобильник зазвонил. Он кивнул Ане. Та подошла, обняла женщину и отвела ее присесть на скамейку.

– Да? – сказал Ильин в трубку.