– Все? Сомневаюсь.
– Вы его давний друг – это понятно. Вы вместе росли. Это я тоже понимаю. Но он больше не ваш. Он
Дэвид обогнул машину спереди:
– Доун, позволь мне…
– Нет! – выкрикнула она. – Я не позволю тебе это улаживать. Больше, солнце, такого не будет.
Медж в эту дискуссию не вовлекался. Едва лишь завидев автомобиль, он понял: все предначертано. Из того, как скоро Дэвид прибыл сюда после ухода Лиззи (и через считаные минуты после того, как была раскрыта сущность Райнхарта), явствовало одно: с этой шуткой пора заканчивать. Или Дэвид вернет ему достойное место в своей жизни, или он, Медж, займет его сам – если понадобится, то и силой.
Доун то ли прочла это в его взгляде, то ли почувствовала нутром: вышагнув вперед, она твердо и нежно отстранила мужа рукой.
– Я не хочу причинить вам вреда, – делая шаг ей навстречу, произнес Медж. – Прошу вас, отойдите.
– Нет, – отрезала Доун, – я этого не сделаю.
– Он мой.
– Я
– Нет, он не такой! – выкрикнула Доун.
– Ну-у, знаете… – Медж с сердитым недоумением развел руками. – Если вам неизвестно про него
– Я знаю,
Дэвид пытался оттеснить жену, но она твердо стояла на месте. Такой ярости в ней он прежде никогда не видел. Тем временем сухопарая троица, выскользнув из машины, обступила место этого ристалища, потешаясь над писателем так, как, наверное, люди всегда корчат рожи у него за спиной.
– У меня
Он оттолкнул Доун в сторону. Дэвид попятился, пытаясь увильнуть за машину. Но пройти мимо троицы оказалось затруднительно – она преградила ему дорогу, потираясь об него своими телами – бесплотными, но нагнетающими такую мерзостность, что продавиться сквозь них было невозможно.
А может, этого и
Может, этот момент близился, подступал к нему всю жизнь или, по крайней мере, с того момента, как лет десять назад прогремел телефонный звонок, известивший о кончине отца с матерью? Если для него всегда и все воспринималось как борьба – жить, заводить знакомства, писать, как-то двигаться по жизни, – то, может, легче будет от всех этих тягот освободиться?