– Церковь горит, – чувствуя себя как во сне, ответила Крис. – А там внутри мой бойфренд.
Что-то приглушенно брякнуло, и с внутренней стороны витражного окна – самого нижнего – мелькнула и пропала тень. Наверное, Джон что-то бросил. И хотя эта попытка не удалась (отчего все внутри у Крис болезненно сжалось), он, по крайней мере, все еще пытался что-то предпринять.
– Слушай! – как на глухую закричала Кристина на стоящую рядом Клаксон, которая нетерпеливо, с отчаянным выражением лица переминалась с ноги на ногу, бессильная что-либо сделать. – А ты внутрь как-нибудь проникнуть можешь?
– Не-а, – досадливо поморщилась та. – Лазаем мы хорошо. А вот сквозь стенки пролезать не можем.
Дым теперь валил гуще, и чувствовалось, что внизу так же густеет, накапливается жар. А затем размеренно, один за другим, бахнули восемь приглушенных выстрелов – судя по звуку, вблизи от правого входа.
Завизжала Доун. Одновременно стало слышно, как в ту же дверь начинают лупить – сначала просто, а затем с надсадными страдальческими вскриками. Понятно, что это был Джон: кому же еще?
– Там никого не застрелили? – с сомнением посмотрел на церковь Медж.
– Да нет, наверное, – сказала Кристина. Сердце у нее так и колотилось.
Медж повернулся к Дэвиду:
– Говори мне.
– Говорить
– Что делать.
Писатель не мог взять в толк, о чем он. Его бывший воображаемый друг, придвинувшись к нему, постучал ему пальцем по лбу:
–
– Я
– Ну так придумай!
– Какой?
– Тот единственный, который когда-либо имел для тебя значение:
Литератор, яростно соображая, оглядел церковь. Двери заперты, и их никак не взломать. Витражные окна слишком высоко, да еще и армированы: кто-то сейчас пытался разбить их изнутри, но не получилось. В подвале, очевидно, имеется воздуховод, но в него без оснастки не попадешь, да к тому же огонь сейчас бушует именно там.
– Не знаю, – сдался Дэвид. – Я не…