Мы здесь

– Что? – снова повернулся к ней писатель.

– Я беременна.

Поначалу Дэвид не поверил. У него и в мыслях не было, что жена может его разыгрывать или шутить: просто последние пару лет все это напоминало получение каких-нибудь несбыточных прогнозов, где белое – это черное, а черное – белое, и вот вам снимок, чтобы в этом убедиться. И вдруг… Минут пять, пока до него наконец не дошло, мужчина просто сидел, сжимая в руке распечатку врачебного заключения и незряче в нее пялясь. Эта новость затмевала решительно все.

– Вот это да… – приговаривал он, держа жену в объятиях. Она плакала, чувствуя себя разом и громоздкой, и хрупкой, хотя внешне никакой разницы между той Доун, которую он сейчас обнимал, и той, которая сегодня утром уходила на работу, не было. – Вот это да-а! Я это чувствую! Ты сделала это!

– Мы это сделали.

– Нет-нет, – повторял писатель, уткнувшись лицом ей в голову и вдыхая душистый запах ее кожи и волос, – ты это сделала.

На ужин они наскребли консервов и снеков из стенных шкафов. Оба весело возились на кухне и все разговаривали, разговаривали…

– Путь еще неблизкий, – говорила Доун. – Наперед сказать ничего нельзя. Надо так: день прожит – и слава богу.

Дэвид был не согласен. Он знал, что на этот раз все должно состояться, и от этой перспективы ему кружило голову. Неважно, насколько прихотлива машина человеческого размножения и как неромантично выглядит мрачное сидение в приемных у докторов, когда счетчик тикает, как в такси, а ты при мысленных подсчетах внутренне обмираешь. Все это фигня собачья по сравнению с тем, что глубоко внутри, в сокровенном тигле тела Доун уже сейчас происходит волшебство! Соединились, слились между собой два невидимых глазу начала, и в результате этого слияния внутри материнской утробы начало прорастать нечто. Совершенно обособленное создание. Внутри него, этого создания, есть Доун и есть Дэвид, но этот плод – не просто сумма или усреднение их душ. Не два плюс два, что равняется четырем. Но два плюс два, что равно лотосу. Это иное. И оно есть – вернее будет – сугубо самим собой.

Какое-то время оно кровью и плотью будет прикреплено к своей матери, но наступит день, когда оно будет уже вполне самостоятельно сидеть перед Дэвидом и называть его папулей – хочется надеяться, что с улыбкой на его или ее лице. Улыбкой, а не гримасой злости (хотя в разные моменты одно будет неизбежно чередоваться с другим). Это будет существо со своими, сугубо ему принадлежащими словами и эмоциями. И вот когда-нибудь оно объявит о своей предстоящей женитьбе или замужестве. А там – если предположить, что все сложится традиционным образом, – глядишь, и о предстоящем появлении на свет уже своего ребенка, их с Доун внука или внучки, тоже самостоятельного создания, дальнейшего шага на дороге в бесконечность. Всякий акт созидания лишь имитирует истинный: сотворение нового существа, что когда-нибудь отойдет от тебя в мир, дабы вершить уже свои деяния, навсегда связанные с тобой историей, хотя само оно будет их центром и единственным обитателем своей автономной вселенной. Кому есть дело до воображаемого, когда действительность сама по себе может являть такое волшебство?

Когда они улеглись – раньше обычного, пересмеиваясь насчет того, что Доун теперь придется спать за двоих, – она повернулась на бок и заснула быстро и безмятежно. Ну а Дэвид лежал в темноте рядом, на этот раз несказанно довольный тем, что бодрствует, и смаковал это ощущение – даром что неспешные тени, собираясь вокруг его внутреннего ока, намекали, что нынче сирена сна придет к нему щадяще скоро.

Он осторожно повернулся, просунул ладонь под руку жены и нежно поместил ее Доун на живот. Тени сгустились, глубокие и теплые, и вскоре он уже спал.

Глава 16

Позвонить Кэтрин предложила Крис. Идея пришла ей в голову во время нашего двухчасового сидения в баре на Виллидж, ну да это отдельная тема. Из того, что я подслушал из их разговора, от нашего предложения зай-ти миссис Уоррен в безумном восторге не была, но согласилась – через пару часов, после того как управится с рутиной кормления-купания-укладывания детей. Кристину покалывало нетерпение, и в ее голосе даже была нотка недоуменной обиженности, но у нее самой своих ребятишек никогда не было, а потому она не знала, что такое вечерние родительские наставления и – самое заковыристое – отход ко сну, и как зачастую непредвиденный приход гостей сводит титанические усилия пап и мам на нет. Поэтому мы какое-то время продолжали сидеть в баре, и моя подруга за это время позвонила в ресторан и пообещала Марио, что к девяти будет как штык на работе. Против Крис у Марио приемов нет, и он сказал:

– Хорошо, ладно, мисс Кристина. До встречи.

Наконец мы вышли в вечерний сумрак и пешком двинулись к дому Кэтрин. Дверь она открыла во всей готовности: принаряженная, слегка чопорная. Я вошел следом за своей спутницей, как подросток, которого привела в гости чужая мама. Дом представлял собой типичный вертикальный таунхаус, с черной оградой и кремовой отделкой вокруг окон – почему-то именно такие изображаются на детских иллюстрациях о жизни в большом городе. Здесь везде были книги и постеры с разнообразных выставок, а также черно-белые фотопортреты семьи и родственников (судя по всему, не так давно подновленные профессионалом). В какой-то момент мне показалось, что под одним стулом я вижу пятнышко пыли, но это оказалось лишь игрой света. На лицо Кристины лучше было не смотреть: я бы явно прочел на нем томительное желание переселиться в такой вот дом или, во всяком случае, увидел бы в ее глазах мечтательность с толикой укоризны в мой адрес (вот видишь, как люди живут? А мы…).

Хозяйка провела нас на кухню, где обеденная зона занимала половину поднятого первого этажа. Все здесь было ярко, просторно, а на холодильнике висели детские раскраски, с которыми мне не потягаться и сейчас. Дверь в конце кухни вела в гостиную с голыми кирпичными стенами. На одной стороне там был камин, на другой – разумных размеров плазменная панель.

– Девочки спят, – сказала Кэтрин четким голосом, будто давала установку новой домработнице. – А Марк прибудет из аэропорта примерно через час, так что…

Крис глянула на меня, но я ничего не сказал. Вернее, я говорил ей, что вообще сомневаюсь в разумности нашего прихода, но это было еще в баре. Так что сама затеяла – пускай сама и расхлебывает.

– А ведь мы за тобой сегодня шли, – взяла и выложила Кристина.