– Это грустно.
– Это жизнь.
Я хотела спросить, за кого он успел взять ответственность, но тут увидела, что нам навстречу идет Димка. Больше чем по двое на спорт ходить было нельзя, поэтому моя законопослушная часть напряглась.
– Что случилось? – сразу тревожно спросила я. Если он торопился, чтобы спросить, покупать шоколадный чизкейк или мандариновый, я его убью.
– Ир, сегодня из Ларнаки срочный вывозной рейс для жителей Москвы. До него пять часов и надо еще успеть собраться и доехать. Аэропорты на Кипре закрыты предположительно до начала лета, может и дольше. Как видишь, статистика очень печальна, а в России все еще хуже. Когда следующий рейс – неизвестно. Восстановится ли регулярное авиасообщение – тоже неизвестно. Решать надо сейчас.
Я прижала руку к горлу, чувствуя под ней взбесившийся свой пульс. Голова кружилась от переизбытка кислорода – я дышала быстро и часто. Решать. Прямо сейчас.
Не представляя, что там будет с этим вирусом. Отпустит ли он нас когда-нибудь.
Представить себе, что я застряла здесь на месяцы, на год, на полтора – было страшно.
Моя закрытая квартира покрывается пылью, домушники взламывают дверь и оставляют открытой, полиция опечатывает ее и бумажки с фиолетовыми чернилами постепенно желтеют и опадают, кому-то срывает трубу, фонтаны бьют из слива ванной, вспучивается ламинат, люди в грязных сапогах проходят по моим чистым полам, рассматривают статуэтки на полке, прячут за пазуху бутылки с ликером из бара и памятные чашки, искрит розетка, все горит, пока вызывают пожарных, комнаты выгорают до бетона и когда я возвращаюсь, мне больше негде жить и все заработанное надо тратить на ремонты и выплаты соседям по судам.
Представить, что я сейчас собираю вещи, сажусь в самолет в маске и перчатках, лечу, со страхом оглядываясь на соседей – кто еще заражен? – заполняю анкеты по прилету, сдаю мазок и меряю температуру, возвращаюсь домой сидеть две недели на карантине, а потом выхожу на улицу сто метров до ближайшей «Пятерочки» раз в три дня, смотрю в окно, читаю новости, тоскую по бесконечному морю, вкусной еде и террасе с закатами, вижу, что ничего страшного не происходит, никто не умирает как от чумы, только я заперта навсегда в этой ненавистной квартире и уже почти чужой родной стране, и больше нет ни Марка, ни Димки – было еще страшнее.
Что выбрать-то? Что? Что? Что?
Рискнуть остаться и потом навсегда осесть в черных списках Шенгенской зоны, оказаться без денег, без дома, без работы, без… не знаю. Никто не знает.
Рискнуть улететь и потом жалеть об этом весь остаток весны, все лето, всю осень, всю жизнь – а если границы больше так никто не и не откроют? Как я буду без моря?
Я растерянно оглянулась на Марка, но его темно-янтарный взгляд не выражал ничего. Димка стоял, засунув руки в карманы и ждал моего ответа.
Решить за меня, что делать с моей жизнью, они не могли. Даже если попытались сделать это несколько недель назад, вломившись в мою квартиру. Но и тогда окончательное решение приняла я сама.
– Я… – глубокий вдох. Выдох.
Иди туда, где страшнее – говорил мне старый друг.
Лучше делать и каяться, чем не делать и каяться – а это уже Бокаччо. Очень уместный в наших чумных реалиях.
Но страшно – везде. И делать – про оба варианта.
– Ириска… – теплая ладонь Марка на спине. Поддерживает. Но помочь не может.
ebooksa