— Эй, ты, японец! а большевики?
— Бурсуика-а? Не карасе! — Сжалась в кулачек физиономия, огромные белые обнажились зубы, еще холоднее огонь черноглазия и хриплое еще:
— Бурсуика, оцень не карасе-е!
— Видите, сколько? — Луцкий Алексеевскому — рукой на тяжелые колонны.
— Да, — сжалось эс-эровское сердце предчувствием краха, от недавнего страха еле освободившись.
— Эге-эх… То плохо и это плохо… Хотя, конечно… Японцы… Спокойнее. А в общем — паскудно:
— Прощай губернаторство…
— Видите, сколько? — Атаман Кузнецов — штабу рукой; — на те же колонны.
— Да! — отзывается ликуя штаб, со смехом уверенных и ободренных душ.
— Ваше превосходительство… — и начальник контр-разведки… в ухо почти… взволнованно, почтительно:
— Ваше превосходительство! Есть! Открыто убежище Мухина. Сведения точны… Люди высланы… Сам корнет Щелгунов…
— Хорошо! Хотя теперь он не опасен… Ого-о! Японцы — надежная сила… Но все-таки… хорошо. Я ему теперь… Я всем им теперь… такое…
Атаман вытянул кулак и родителей своих помянул густо.
Глава 14-ая
БОМБА
1. Чистое небо
Слегка покачиваясь на упругих стальных рессорах, почти бесшумно скользит большой четырехместный автомобиль.
От вокзала по Алеутской, поворачивая на Светланскую — солнцем залитую, морским ветром пахучую, — главную улицу приморской столицы — Владивостока.
— Красиво смотреть на него сверху, с сопок — говорит баронесса Глинская. — Я люблю его ночью!
— Скоро он будет нашим, — смеется генерал Хорват. — И днем и ночью. Навсегда!