— Железнодорожники?!. Да они, сволочи, поголовно большевики. Мало их еще угробили. Будь я на месте атамана, я бы их всех на телеграфных столбах перевешал.
— Ишь ты!.. Я баб?
— Баб?!. Сумеем… Маху не дадим.
Тук-тук-тук-тук-тук — стучит аппарат… И белобрысый телеграфист — карандаш в судороге пальцев — дрожащей рукой… по телеграфному бланку.
Начальник станции низко клонит над журналом седую голову… но исподлобья… глаза… в окна… Застыли.
— Семен! снеси… туда…
Станционный сторож с тупым взглядом берет телеграмму и идет медленно, тяжело… покорно.
Ветер рвет.
— Ого! — эсаул Званных высоко вверх подымает телеграмму: — здорово!
— Ну?..
— Барон фон Унгерн приказывает принять эшелон… триста сорок по списку.
— Есть на закуску! — опять по столу кулаком… штабе капитан Кучко.
— Однако, господа, это не улыбается… Погода — холера, зараза ее возьми… Триста сорок — долго провозится… — Глаза белесые — спокойно.
А поручик Гальк, латыш:
— Долго?.. Так на пулэмэт!
— Браво!
4. На пулэмэт
Кочегар Спиридоныч — его теперь никто не узнал бы: худой… страшный… скелет — лежит на нарах теплушки… Теперь свободно… Умерли… Одиночками взяты — расстреляны… И Вася умер… С Васей-сцепщиком вагонов еще в Питере знаком был… Когда Спиридоныча привели в эшелон, Вася первый узнал его… Я теперь… Васи нет… Умер…
Много умерло…
Голод…