В Свиягино первым с, японским офицером сходит черный, широкоплечий, в низко надвинутой на глаза кепи…
— Это маска… — шепчет рабочий, спрыгивая с броневика на другую сторону станции, — погоди, я выслежу тебя, голубчик…
Старший милиционер докладывает начальнику бронепоезда:
— Разоружили… все забрали… Офицеров увели в сопки… Американцы струсили…
— Американза… ыы… ши… ууу… — Японец злобно скашивает щелочки глаз в сторону американского часового, разгуливающего, как ни в чем не бывало, по перрону: — американза, ыыуу!..
Глаза из-под кепи черного широкоплечего человека метнули лучи… По губам незаметная улыбка…
Рабочий из-под вагона заметил:
— Ни черта не пойму — да кто же он, наконец?.. — шепчут его губы.
А ночью возвращается тихо, ощупью, броневик обратно в Спасск…
Сзади, как кошка, прицепился под бронированной площадкой, между рессорами тележки человек. Это — тот же самый, что и утром сегодня был, ремонтный рабочий и подобран броневиком с разрушенного партизанами полотна.
Этот человек — ремонтный рабочий и неутомимый Ефим Кононов!
Маска возвращается в Спасск на броневике. Он должен его выследить — и он едет тоже… и — тоже на броневике… Не беда, что только под броневиком, то есть…
Глава 11-ая
В УРОЧИЩЕ АНУЧИНО
1. Шрифт
Коваль в ночной смене.
Быстро ложатся на верстатку одна к другой свинцовые буквы — Коваль торопится; он набирает воззвание сопочного партизанского штаба Уссурийскому казачеству. Скоро он закончит, потом в машину, а там…
«Лопнет от злости Враштель, — думает Коваль, весело заканчивая. — Оскалят зубы японцы…»
На улице слякоть и дождь… — «ночь черна, как душа грешника».
Крадучись с пустыря через забор по двору и к окну — человек. Заглянул в окно.