Жжжжиии… трах… тах… сссыыыи… — рвется шрапнель.
Малевский что-то кричит, бегая вокруг подвод, карабином подгоняя лошадей и мужиков подводчиков:
— Живей, мертвые!.. — кричит он.
А сзади обоза тянутся, отставая, легко раненые. Но они скоро отстанут совсем… заползут в кусты… и будут там умирать… Тихо. Терпеливо… по-партизански — по-мужичьи… Им не привыкать.
Кругом тайга.
4. В глубокой тайге
На постоялом — полно китайцев. Весь хунхузский отряд Куо-Шана там.
Бухта смеется:
— Так тебе, что Куо-Шан, досталось: комуниза или комунара?
— Комуниза!.. — скалит зубы китаец и рукой на пол, под нары… — места маю…[16]
— А твоя — комунара? — и тоже рукой на нары.
— Комунара!.. — Бухта хохочет.
— Комунара — хо! — Куо-Шан тычет под самый нос Бухты большой палец руки, — Комуниза — шибыко пухо!..[17]— большой палец пригибает, а мизинцем вверх. — Пи!.. Воцхо!.. — плюется Куо-Шан и топочет ногами.
Бухта не выдерживает — от хохота сваливается на нары.
— Комунара!.. — произносит спокойно Куо-Шан и забирается под нары и оттуда еще раз жалобно доносится: — Комуниза, — шибыко пухо…
— А вы, товарищ Бухта, куда?.. — Солодкий получил от него тоже пакет к Штерну.
— Отряд пойдет на китайскую сторону… к хунхузам… Ну, а я в Чернышевку пока отправлюсь… Буду держать связь с товарищем Снегуровским…
— Так я на обратном, пожалуй, к вам заверну…
— Очень хорошо… Вместе и пойдем оттуда. Я лошадей добуду… Да и отряд, наверное, к тому времени мой соберется… — Бухта встает. Они прощаются.
Солодкий выходит из зимовья — постоялого двора — и прямо в ночь, в тайгу и по тропе.