— Где полковник Сипайло?
— Красного шинкует.
— Беги к нему… сообщи… Живо.
Угреватый казак бежит к небольшому каменному строению, стоящему на отлете.
Это застенок.
С папиросой в зубах, ударяя стэком по лакированному сапогу, стоит посреди комнаты полковник Сипайло.
Кирпичный пол весь в пятнах и лужах почерневшей крови.
И в крови плавает худое посиневшее тело.
Четыре казака стоят по сторонам.
— Ну, сволочь!.. Скажешь?
Но лежащий молчит.
Это тот самый, что сидел в Чите, в арестантском вагоне, под охраной японского караула. Вот уже два часа работают над арестованным палачи. Уже обрезаны нос и уши, уже вся спина в черных полосах от ударов горячего шомпола, уже на груди алой звездой содрана кожа…
Но он… молчит.
— Говори… Иначе…
— Господин полковник! — вбегая, громко говорит угреватый казак: — красные показались… Цепь… Близко.
— A-а… Сволочь, — хрипло вырывается из горла Сипайло. — Ну, твое счастье, мерзавец… Получай.
Шесть раз метнулся курок нагана… Шесть пуль потонули в теле лежащего.
На станции Мациевская черными пятнами легли на снежном фоне севера красные цепи.
Черными пятнами на снежном фоне катятся к югу белые. Бросили линию. Одно спасение — это там, вдали… граница.
Взята Мациевская.