Он улыбался, то и дело добавляя к моему имени, которое он произносил с трудом, «герр доктор» и «герр учитель».
— Думаю, — произнес он, — я был крайне неправ по отношению к вам, герр доктор. Это блюдо стоит намного больше.
Он достал кожаный кошель, и я вдруг увидел желтый оскал золота.
— Быть может, — продолжил он, — у вас есть предметы того же происхождения… Я хотел сказать того же толка.
Оттенок не ускользнул от меня. Под вежливостью антиквара прятался дух скупщика краденого.
— Дело в том, — сказал я, — что один из моих друзей, знающий коллекционер, попал в затруднительное положение, должен рассчитаться с некоторыми долгами и желает получить деньги за кое-какие предметы своей коллекции. Он желает остаться неизвестным. Он человек ученый и очень робок. Он уже несчастен из-за необходимости расстаться с сокровищами своих витрин. Я хочу помочь ему избежать дальнейших печальных переживаний. Я помогаю ему.
Гоккель яростно закивал. Он словно таял от восхищения мною.
— Именно так я вижу нашу дружбу. Ах! Герр доктор, я перечитаю сегодня
Какое-то любопытство охватило меня в эту минуту:
— Я особо не разглядывал это блюдо. Это меня не касалось, да и мало в этом я смыслю. Что это за работа? Византийская, вероятно?
— Э-э-э… Не могу сказать вам с точностью. Византийская, да… быть может… Нужно продолжить изучение. Но, — продолжил он, внезапно успокоившись, — в любом случае, на нее найдутся любители.
И тоном, который ставил точку в дальнейших исследованиях:
— Главное, что это необходимо нам двоим… и вашему другу.
В этот вечер я провожал Аниту по улицам, залитым лунным светом, до набережной Голландцев, где в зарослях высоких лилий прятался ее домик.
Но следует вернуться в рассказе к блюду, проданному за талеры и золото, что позволило мне снискать дружбу самой красивой девушки в мире.
Дверь открылась в длинный коридор, выложенный синей плиткой. Окна с узорчатым стеклом давали рассеянный свет и дробили тени. Моим первым впечатлением было, что я попал в дом где-то в Фландрии, и оно усилилось, когда в конце вестибюля открытая дверь привела меня в просторную сводчатую кухню с деревенской мебелью, сверкавшую чистотой и воском.
Атмосфера была столь успокоительной, что я громким голосом спросил:
— Эй! Есть кто-нибудь?
Загремело звучное эхо, но никто не появился.
Должен признать, что полное молчание и отсутствие какой-либо живой души не удивили меня, словно я ожидал именно этого.