Когда наступил вечер, мы забаррикадировались в моей каюте.
Дыхание Стивенса было настолько хриплым, что слушать его было просто невыносимо. Приходилось то и дело вытирать ему губы, покрывавшиеся кровавой слюной.
— Я не буду спать, — сказал я.
— Я тоже, — решил Желлевин.
Мы плотно закрыли и завинтили иллюминаторы, несмотря на застоявшийся в каюте тяжелый воздух. Судно испытывало слабую бортовую качку.
Около двух часов ночи, когда неудержимое оцепенение спутало мои мысли и полный кошмаров полусон начал овладевать мной, я внезапно очнулся.
Желлевин бодрствовал; он не сводил полный ужаса взгляд с деревянного потолка каюты.
— Кто-то ходит по палубе, — едва слышно прохрипел он.
Я схватился за карабин.
— К чему это? Оружие здесь не поможет. Нам лучше оставаться внизу. Ах, черт, — воскликнул он. — Там уже перестали стесняться!
Палуба гудела от быстрых тяжелых шагов. Можно было подумать, что там передвигается в разных направлениях множество людей, выполняющих какую-то работу.
— Я так и думал, — добавил Желлевин. Он криво ухмыльнулся. — Вот мы и стали рантье — там работают за нас.
Звуки на палубе стали более определенными. Скрипел штурвал; очевидно, выполнялся сложный маневр при встречном ветре.
— Они отдают паруса!
— Проклятье!
«Псалтырь» резко клюнул носом, затем дал сильный крен на правый борт.
— Мы идем галсом триборд. И это при таком ветре! — прокомментировал Желлевин. — Эти существа — настоящие чудовища, опьяненные жаждой крови и убийства, но они — прекрасные моряки. Не каждый известный яхтсмен Англии на яхте прошлогоднего выпуска осмелился бы идти так круто к ветру. И что же это доказывает? — спросил он с профессорским видом.
Я безнадежно махнул рукой, перестав понимать хоть что-нибудь.
— Это доказывает, что у нас имеется точное место назначения, и они хотят, чтобы мы обязательно прибыли туда.
Я подумал и сказал в свою очередь: