Исчезнувший фрегат

Он был приговорен к смерти. И об этом знал. Экипаж судна состоял из капитана, выпускника Escuela Mecánica, военного штурмана, шкипера, проводившего практические занятия у курсантов военно-морского флота, и шести человек команды. Он должен был заботиться о здоровье экипажа до тех пор, пока пленники и овцы не будут выпущены на Фолклендских островах, а корабль будет посажен на мель. Таково было условие, выдвинутое офицерами и членами команды, и после того, как они благополучно и в добром здравии покинули бы острова, он мог быть свободен и сойти на берег. Он принял условия сделки, надеясь, что за те три-четыре дня пути к островам ему представится возможность спасти двадцать семь человек, запертых в трюме под батарейной палубой.

Но такого шанса не возникло. Эдуардо получил в свое распоряжение ящик с медикаментами. Он находился в помещении, которое мы приняли за кладовую, и в нем было все необходимое, что могло понадобиться врачу для лечения обычных на судне болезней и нетяжелых травм. Они сочли само собой разумеющимся, что он, будучи биохимиком, знает, как это применять. Цилиндрические баллоны, в которых под давлением содержались споры сибирской язвы, находились тут же на полу, а на полке сверху в опечатанном металлическом ящике хранилась иммунная сыворотка на тот случай, если что-то пойдет не по плану. Капитан лично показал ему аптечку и особо поинтересовался, умеет ли Эдуардо обращаться с сывороткой, и после того, как тот подтвердил, его попросили повторить это перед всеми офицерами и матросами.

К тому времени Боргалини уже там не было. Он ни разу не назвал Ангела иначе, нежели Боргалини. Возможно, дело было в интонациях, с которыми Эдуардо произносил эту фамилию, но именно это слово почему-то лучше всего соответствовало сущности Ангела.

Они вышли в море ночью того же дня при старой луне, ясном небе и легком западном ветре. Судно, конечно, не имело двигателя. Оно было лишено всех металлических частей и деталей в надежде, что не будет обнаружено радиолокационной станцией на горе Маунт-Элис, что на северо-западе острова Западный Фолкленд. Если бы их задержали, они бы подчинились требованиям и проследовали в Порт-Стэнли или Ист-Коув. К тому времени, конечно, и человеческий груз, и овцы уже вдохнули бы споры бациллы сибирской язвы.

— Вы знаете, что это? Вы знаете, какая это смерть?

Он встал, и его дико сверкающие отраженным светом лампы глаза, темные глазницы, борода, теперь свободно лежащая на груди, делали его похожим на ветхозаветного пророка. Мы лишь молча глядели на него, и он возбужденно продолжил:

— Это образующая споры бацилла — Bacillus anthracis. Если вы ее вдохнули, она внедряется в слизистую оболочку дыхательных путей и начинает их разрушать. Похоже на сепсис. Также можно заразиться через раны, порезы, ссадины, любые повреждения кожи. В случае заражения через легкие или кишечник смерть наступает очень мучительно. Споры бактерии окружены прочной оболочкой, делающей их чрезвычайно устойчивыми к воздействию высоких и низких температур, перепадов влажности и дезинфицирующих веществ. В результате их практически невозможно уничтожить. Вот это и находится там, в трюме. Без иммунной сыворотки туда спускаться нельзя. Нельзя дышать воздухом, которым сейчас дышит Боргалини. Сибиреязвенный сепсис вызывает кровавый кашель, смерть наступает, как при воспалении легких, только мучительнее, и еще рвота, диарея. Чудовищные боли, как при отравлении бледной поганкой — Amanita phalloides.

От этих описаний с меня слетели остатки сонливости, и я живо представил эти жуткие картины, то, как умирали эти несчастные. Последние из «исчезнувших», таков был их конец. Но я так дико устал, а он говорил и говорил, постоянно отклоняясь от темы, что мои веки снова начали опускаться. Каждый раз, когда глаза закрывались, я усилием воли возвращал себя в сознание, слушая его пространные экскурсы в историю своего семейства. О том, как более полутора веков тому назад в Южную Америку прибыл его португальский предок, Педро Гомес — молодой рыбак из города Сетубал, что к югу от Лиссабона. Говорил о корабельном бизнесе, основанном его прадедом, о том, что их связь с морем не прерывалась и у них всегда были те или иные плавсредства.

— Когда я родился, это уже были яхты, так что я рос, с детства привыкая к морю и обучаясь обращению с большими парусными судами. Таким образом, еще будучи ребенком, я был связан с флотом.

Этим он объяснил, как ему удалось вести «Андрос» в одиночку. Я задремывал и снова просыпался, пока он рассказывал о том, почему он остался единственным живым человеком на корабле. В итоге я не вполне уловил все подробности, хотя в общих чертах то, что там произошло, довольно четко запечатлелось в моей памяти. Впоследствии я, разумеется, просил его восполнить пробелы, но больше говорить на эту тему он не желал. И Айан тоже. Хуже всего я уяснил себе, в каких отношениях он находился с капитаном и остальными членами экипажа.

Они прошли устье пролива Бигл и поравнялись с островом Эстадос к полудню следующего дня и при всех поднятых парусах шли на скорости более двенадцати узлов. Поскольку им было известно, что у него есть опыт вождения кораблей, ему было позволено выходить на палубу, а штурман даже разрешал ему отмечать перемещение на карте.

— Понимаете, кроме него, я был единственным человеком на борту, имеющим опыт навигации по старинке, и он разрешил мне брать секундомер и фиксировать точное время, когда он выполнял замеры по солнцу. Ночью, соответственно, по звездам. У них не было системы спутниковой навигации и электронных приборов для определения местоположения. Тогда это не представляло проблемы, поскольку такое скопление островов, как Мальвинские, пропустить довольно сложно.

Они потеряли остров из виду незадолго до наступления сумерек, и к тому времени, когда стемнело, небо затянули тучи, корабль в одиночестве бороздил длинные волны, накатывающие со стороны мыса Горн. Они уже убрали часть парусов, юго-западный ветер усиливался. Прогноз аргентинских синоптиков, который они слушали на портативном радиоприемнике, предвещал ветер штормовой силы, и чилийский метеоцентр подтвердил этот прогноз.

Сквозь окна каюты начал сочиться утренний свет. Он откинулся на спинку стула и, проведя ладонью по лицу, вдруг замолчал.

— Тогда они и решили сделать это?

В усталом голосе Айана все же прозвучала настойчивость, и я не сомневался, что он будет задавать Эдуардо Коннор-Гомесу вопросы до тех пор, пока не получит от него все интересующие его факты. А что потом?

— Сделать это?

Эдуардо открыл глаза. Теперь, когда дело дошло до самого главного и он понимал, что его будут заставлять вспоминать все подробности, было видно, что у него нет желания об этом говорить.

— Когда они распылили споры в трюме?

— Той же ночью, — неохотно сказал он. Но потом продолжил скороговоркой: — Здесь, в этой каюте, у них проходило совещание, и они вызвали меня. Капитан хотел знать, сколько времени пройдет от заражения до смерти. Я сказал, что срок может варьировать: три, может, четыре дня, но слабость начнется уже через двадцать четыре часа, возможно, тридцать шесть. При той скорости, с какой мы шли, у нас было в запасе только двадцать два часа до того, как мы подойдем к мысу Мередит, самой южной точке острова Западный Фолкленд. От него до бухты Болд-Коув всего около шести часов.