— Кто же кошка-то по-твоему? — со смехом спросила Домаша.
— Кто? Да ты…
— Вот оно что! А ты мышка несчастная, то-то ты рыло-то нагулял, поперек себя шире… Все это оттого, что слезами обливаешься… Жаль тебя мне, парень, жаль… Ну да московские крали тебя, мышонка бедного, приголубят, приласкают, шкурку вот, пожалуй, попортят, не ровен час, ну да это не беда, все равно ты после них никому не будешь надобен.
Последние слова Домаша произнесла серьезным тоном, и этот переход от шутливого особенно должен был произвести на Яшку рассчитанное впечатление.
— Да ты, кажись, всерьез, Домаша… Грех тебе, девушка!
— Грех! — повторила она. — В чем это я согрешила, как бы доведаться?..
— Поклеп возводишь, напраслину…
— Вот как! Ишь бедненький, — снова усмехнулась девушка.
— Истинно так… Кабы могла ты, Домаша, раскрыть грудь мою да посмотреть, что делается в сердце моем молодецком, не говорила бы таких речей несуразных.
— А мне-то к чему и знать, что там делается, — небрежно кивнула Домаша.
— Занапрасно совсем, девушка, обижаешь меня, молодца…
— Чем-то я тебя так обидела?
— Да вот речами такими… Может, у меня сердце на части разрывается, перед тобой здесь стоючи…
— С чего это? Кажись бы, не с чего.
— Ох, Домаша, перестанешь ты изводить меня?.. Больно ты переменчива. То лаской приголубишь, будто и сердце есть в тебе, то огрызаешься, словно волчица дикая. К тебе никак и не применишься. Али ты хочешь моей погибели?
Все это было сказано с такой искренней сердечной болью, что Домаша вдруг перестала улыбаться и снова, подняв голову, посмотрела на него. Он стоял перед нею бледный, без малейшей тени улыбки на красивом лице. Ей стало жалко его.
— Ну пошел, поехал, размазывай… — проговорила она, все еще не желая поддаваться произведенному им на нее впечатлению.
— Не размазываю я, Домаша, а правду говорю… Нерадостно еду я в Москву далекую, жаль мне тебя покинуть здесь, одна ты для меня, девушка, и радость и свет для очей моих…
— Кабы так было, так не поехал бы, — тихо сказала она.
— Как не ехать, коли посылает меня Семен Аникич…
ebooksa