Фритьоф Нансен

Вот Лив — ей захотелось учиться рисовать и петь. Он сказал: «Или петь, или рисовать». Бедняжка плакала, но ведь и так развелось слишком много верхоглядов, которые хватаются сегодня за одно, завтра за другое и в конце концов ничего не умеют делать по-настоящему. Потому-то, когда Лив сказала, что хотела бы научиться «немножко готовить», он посоветовал ей поступить в кулинарную школу: немножко — это все равно что ничего.

Попутный холодный ветер гонит «Веслеме» к Хаммерфесту. На улицах городка пусто. Небо и море хмурятся. И всюду запах рыбы.

В этом городке они встретились с Евой после возвращения «Фрама». Тогда он не замечал этого запаха. На Еве было белое платье. По улицам за ними, стуча сапогами, ходили рыбаки в гарусных шарфах. Потом Ева пела в салоне «Отарии» морские песни, и Иохансен плакал, кулаком утирая слезы.

Лив должна возвращаться из Хаммерфеста домой. Ей хочется побыть с отцом еще немножко, и она лишь за последним мысом пересаживается в лодку с уходящей в море яхты. Отец долго-долго следит взглядом за фигуркой, стоящей в маленькой лодке. Потом ее поглощает холодный туман, а «Веслеме» берет курс на север.

Шпицберген встретил яхту такой порцией дождя, тумана и шквалов, что Нансен основательно поплутал, прежде чем ввел суденышко в Ис-фиорд.

Тут недавно начали угольные разработки. Нансены спустились в шахты. Коре не мог понять, откуда на Шпицбергене уголь? Ведь он получается из остатков растений, не так ли? А здесь только карликовые березки да мхи. И, хотя Нансен-старший сказал, что когда-то на Шпицбергене шумели зеленые заросли, населенные гигантскими ящерами, кости и зубы которых часто находят здесь, — Коре никак не мог представить себе это. Что же произошло потом? Почему тут стало холодно?

Нансен-старший ответил, что, например, в разные эпохи Земля получала то меньше, то больше солнечного света. Другие ученые считают, что за долгую историю старушки Земли ее полюса и экватор сильно перемещались. Думают, что когда на Шпицбергене росли древовидные папоротники и хвощи, полюс находился где-то между нынешними тридцатью — сорока градусами северной широты и ста сорока — ста пятьюдесятью градусами западной долготы.

Коре ахнул:

— Вот когда нужно было открывать его! Ведь это — в Тихом океане, против Сан-Франциско!

Яхта пошла дальше вдоль Шпицбергена. Ну и погодка! Ветер выл в снастях, гнал «Веслеме» на прибрежные камни. Коре сказал, что он предпочел бы местечко поуютнее, чем эти воды.

— Ты лучше скажи, что будет с нашей работой, если так пойдет и дальше — шторм за штормом! — отозвался отец.

А дальше так и пошло — шторм за штормом, да еще со снегом. По утрам Коре сгребал с яхты мокрую снежную кашу. Отец либо стоял у руля, либо работал в каюте. Было холодно и неинтересно.

Только в самом конце июля яхта вошла в воды теплого Атлантического шпицбергенского течения. Оно уже не раз исследовалось, но важно было узнать, что изменилось в нем за последние годы. В недолгие часы затишья Нансену удалось сделать несколько станций — другими словами, в нескольких местах как бы разрезать толщу воды, с помощью приборов определив все главные явления, которые в ней происходят.

Воды течения оказались значительно холоднее, чем обычно. И Нансен подумал, что, может быть, 1912 год оказался особенно тяжелым для плавания во льдах как раз потому, что Арктика получила от Атлантики меньше тепла.

В бухте Вирго, куда зашла яхта, Нансен сразу нашел домик, где перед полетом к полюсу жил Андрэ. Подальше на берегу торчали развалины каких-то ангаров.

— Так вот, Коре, возле этих ангаров американец Уэльман несколько лет подряд раздувал интерес к своей экспедиции и надувал свой шар. Любопытное это было предприятие!

Нансен хорошо помнил невероятную шумиху, поднятую вокруг необыкновенного воздушного шара Уэльмана, еще более необыкновенных моторных саней и, наконец, вокруг «великого открытия», совершенного Уэльманом в области воздухоплавания. Дело шло не более не менее как о колбасе, самой длинной колбасе в мире — 50 метров! — начиненной сушеным мясом, горохом и другими вкусными вещами. Ее нижний конец должен был волочиться по льду за летящим к полюсу воздушным шаром. Предполагалось, что от колбасы будут отламываться куски, которые помогут «победителям полюса» отыскать обратную дорогу и в то же время послужат им для подкрепления сил.

Туристы так и валили на Шпицберген, где Уэльман был главным «аттракционом». Наконец настал исторический момент. Это было в 1907 году. Выбрав почему-то западный ветер — не совсем попутный для полета к полюсу, — Уэльман поднялся в воздух, перелетел фиорд и… плюхнулся там на ледник. После этого он уехал в Европу — строить новый шар.

В 1909 году этот шар со своей колбасой пролетел несколько километров к северу, потом зацепился волочившимся по льду якорем за торос. Находившееся поблизости судно вызволило Уэльмана; при этом шар рвался как бешеный в разные стороны, а болтавшаяся колбаса грозила сломать мачты спасательного судна.

Когда шар втискивали обратно в ангар, он вырвался, взлетел высоко вверх, лопнул и пустым мешком шлепнулся в бухту, где восторженные туристы мигом разорвали его, хватая кусочки на память.