Веденин. Три дня назад, как вам известно, мы проводили основной эксперимент. Какое дал заключение товарищ Арефьев, вы тоже знаете. Эти дни мы пытались разобраться в причинах происшедшего, проанализировать каждый наш шаг, каждый этап работы, каждую деталь, промоделировали катапультирование на заданном режиме, просчитали все на машинах и по графикам. О результатах проверки доложат начальники служб. Прошу, Федор Борисович, начинайте.
Матушкин. Мы тщательно проверили всю последнюю партию пиропатронов, взвешивали каждый заряд. Можете посмотреть. (Передает присутствующим листы.) Расхождений ни на грамм. И подготовка к испытанию, и испытание проводились строго по инструкции. Так что по вине пиротехнической службы вращение не могло усилиться.
Веденин. А по вине телескопических труб?
Матушкин. Нет. Телескопическим трубам мы уделяли особое внимание, проверяли десятки раз. Точно отрегулировали газораспределение, раскрытие тормозных парашютиков. Все работало как часы.
Веденин. Хорошо, садитесь. Инженер по аэродинамике.
Козловский. Аэродинамика — штука сложная, но точная. Мы промоделировали отстрел кресла в разных вариантах, трижды продували его, один раз с испытателем Арефьевым, еще раз произвели отстрел с манекеном. Просчитали все на машинах и по графикам. Параметры заданные. Никаких расхождений. Вот полюбопытствуйте. Данные свежие. Как говорят, свежи, но все те же — три радиана. А почему у товарища Арефьева десять набежало — одному богу известно.
Веденин. Начальник ПДС.
Грибов. Я думаю, от парашютно-десантной службы не требуется цифровых расчетов. Парашют, известно, сработал безукоризненно. Никакого вращения, никакой раскачки, не так ли, товарищ Арефьев? Так. А потому и претензии к ПДС не имеют под собой никакой почвы.
Веденин. А что скажете вы, Николай Николаевич?
Щупик. Что касается службы материально-вещевого снабжения, то тут, по-моему, и подавно не может быть претензий.
Веденин. Дело не только в вашей службе, Николай Николаевич. Вы все выступаете так, словно оправдываетесь. А нужны не оправдания, а мнение, гипотезы, что ли. Почему возросла скорость вращения кресла с трех до десяти радиан, какие могли быть тому причины? Мы не виновного ищем, а нашу общую недоработку. — Петриченков голосом выделил эту фразу. — А теперь послушаем вас, товарищ Арефьев. Может быть, вы за эти дни что-нибудь вспомнили?
Арефьев. К сожалению, добавить что-либо к заключению не могу.
Реплика Скоросветова. А вы уверены, что ваше заключение бесспорно?
Арефьев. Я уверен, что кресло с подобным дефектом небезопасно для жизни летного состава. — Петриченков подчеркнул и это.
Скоросветов. Вот как? Но сами-то вы живы и невредимы.
Арефьев. Да, я жив и невредим. Я — испытатель и был готов ко всяким неожиданностям. А представьте на моем месте раненого летчика — катапульта в основном потребуется в бою, — разве он выдержит такое вращение? А ему надо не только спастись, но и быть способным вести бой на земле.
Веденин. А не мог повториться давний случай, как у Данилина, когда при катапультировании выбился кусочек запасного парашюта?
Грибов. Нет, не мог, Юрий Григорьевич. Я лично контролировал испытателя и перед экспериментом, и после приземления. Все было в порядке.
Скоросветов. Парашют мог выбиться в воздухе. А после приземления до запасного ль было, не правда ли, товарищ Арефьев?
Арефьев. Причин выбиться запасному парашюту не было. В кресле я сидел почти без движения. Притом если согласиться с версией подполковника Скоросветова, значит, усугубить положение «Фортуны»: парашют непонятно почему выбивается из чехла у испытателя, который, по существу, в кабине ничего не делает, лишь созерцает; что в таком случае ожидать летчику, которому приходится работать? Или это для заключения не имеет значения?
ebooksa