Гнев Гефеста

22
18
20
22
24
26
28
30

— Диссертацию, разумеется, посмотреть можно, — согласилась Вита. — Но не сию же минуту, и, надеюсь, вы доверите ее мне денька на два?

— Конечно, конечно, — обрадовался Измайлов. — Я только об этом и хотел вас попросить. Зайдем, и я вам дам. Да вы не бойтесь…

— А я и не боюсь, — ответила уверенно Вита и первая шагнула в темноту.

Пока поднимались по лестнице — Измайлов жил на третьем этаже, — у него от страха сердце зашлось: вдруг соседи повстречаются; и он переступал со ступеньки на ступеньку не дыша, а она цокала своими тонкими (не иначе железными) каблучками и подначивала:

— Представляю, что будет твориться завтра в городке, если соседи увидят…

Он тоже представлял: многозначительные ухмылки, шушуканье, подначки; доложат, несомненно, Веденину, а тот… разве понимает, что такое любовь…

Наконец поднялись на этот проклятый третий этаж. Сердце у него колотилось, будто совершил восхождение на Эверест. А она все не унималась:

— Кто твои соседи? Случайно не Грибовы? Говорят, самые злые языки.

Руки у него тряслись, и он никак не мог попасть в замочную скважину, проклиная электриков, которые из-за экономии энергии ставят в подъездах самые слабые лампочки, и конструкторов замков, и соседей.

Наконец ключ вошел в прорезь, замок щелкнул, и он, схватив Виту за руку, втянул в комнату. Захлопнул дверь, включил свет. Окна соседнего дома тоже еще светились, в квартире Матушкина — она была напротив — расхаживала жена Федора Борисовича. Значит, и Виту могут увидеть…

Он, отпустив руку Виты, подошел к окну, чтобы задернуть шторы. Но прежде надо было снять женину подкотиковую шубку, которую он утром повесил на солнышко — жена наказывала просушить, чтобы моль не завелась. Бросил шубу на диван, затянул полотнища. Облегченно вздохнул, словно гору с плеч сбросил, вернулся к Вите.

В ее колдовских глазах по-прежнему игриво мерцали огоньки. Похоже, она смеялась над ним. Ну и пусть! Ей-то что: скоро уедет за своим Батуровым, а ему здесь жить с людьми, каждый день встречаться…

— Можешь снять кофту, — предложил он, сбрасывая с себя мундир: ночи были по-осеннему прохладные, и на Вите поверх белоснежной блузки была надета толстая мохеровая кофта.

— И туфли, — согласилась она. — Ноги страшно устали.

От нее пахло ландышем и еще каким-то еле уловимым сладким дурманом, закружившим ему голову, и он, обалдевший от этого запаха, не знал, что делать, где ее посадить. Подвел к дивану — там лежала шуба. Наконец сообразил, швырнул шубу в кресло.

— Садитесь. — Он смахнул рукой пыль с покрывала.

— А может, лучше на «ты»? Ведь мы уже чаи вместе пивали.

— Верно! — обрадовался он и только теперь заметил, что все еще держит в руках пузатую бутылку «Камю». Поставил на стол. — Посиди, я сейчас. — Метнулся на кухню, открыл холодильник. Особых деликатесов тут никогда не водилось — они экономили на всем, копя деньги на мебель, на машину: у других есть, а чем они хуже? — достал колбасу, сыр, яйца, помидоры.

— Яичницу поджарить? — крикнул он из кухни и осекся: квартира такая, что все слышно на девятом этаже.

— Ничего не надо. Свари кофе, — отозвалась Вита.