Но мужчина не отставал:
— Это к кому же? Что-то я никогда тебя у нас не видел.
Пришлось назвать фамилию Оли:
— К Селезневым.
— К Сан Санычу? — еще больше обрадовался мужчина. — Как же, наш бригадир, милейший человек. А дочка у него какая! Красавица. Недавно на практику к нам в школу приехала. Институт заканчивает.
— На свадьбу, случаем, не попаду? — поинтересовался я, чувствуя, как заныло сердце.
— Может, и попадешь, — многозначительно подмигнул попутчик. — Есть у нее кавалер, тоже студент. Ох и пара! Вместе практикуются. Днем и ночью не расстаются.
«Так вот почему она не хотела, чтобы я приехал», — подумал я, и кровь застучала в висках, обожгло лицо и сердце. Мужчина рассказывал еще что-то об Ольге и ее кавалере, но я не слушал, курил и обдумывал, как поступить дальше, что делать. И придумал: пусть остается со своим коллегой, я без нее не пропаду.
Поезд в обратную сторону шел в девять утра. Мужчина устроился спать на лавке, а я вышел на улицу. Ревность, обида, уязвленное самолюбие не давали покоя, и я то ходил по перрону, то сидел в скверике, с нетерпением ожидая, когда наступит утро. Та июньская ночь показалась мне самой длинной и самой мучительной…
— «Сто семнадцатый», вам запуск, — прервал мои воспоминания голос руководителя полетов.
— Понял, — ответил летчик.
— «Альбатрос», как самочувствие? — это уже ко мне.
— Как перед свадьбой, — пошутил я, стараясь унять тревогу.
— Не забывайте про ветерок. Он все еще сердится, порывы до семи метров.
— Не забуду.
Посмотрел вверх. По небу неслись редкие раскосмаченные облака. Они чем-то напоминали поземку.
Я поднял руку, чтобы помахать провожавшим инженерам и механикам, и увидел, что она дрожит. Раньше такого не бывало. Дрожь растекалась и по телу, как при лихорадке, — нервы окончательно расшатались. Зря не отказался от эксперимента. А теперь поздно…
Руководитель полетов что-то говорил летчику, видно, давал напутствие, но я не улавливал смысла.
Самолет взревел и порулил на старт.
— «Альбатрос», почему молчите? — дошел до меня сердитый и обеспокоенный голос Скоросветова.