20 000 лет подо льдом

22
18
20
22
24
26
28
30

V

Медвежьего короля нельзя съесть

Я и не предвидел, какую возбужу беду своим пароваром.

Из всех хищных зверей медведь обладает наиболее тонким чутьем. Он чует на расстоянии нескольких миль, где работают китоловы, приготовляя ему добычу. Понятно, что он должен был совсем взбеситься, слыша, как я, так близко от него, готовлю такие соблазнительные обеды, разящие мускусом да рыбьим жиром на весь полярный полюс.

Предаваясь усиленной деятельности на пользу человечества, единственным представителем которого являлась тут моя хотя и ничтожная, но тем не менее крайне дорогая мне особа, я вдруг заметил, что наверху вспыхнул бунт между медведями.

Пока каждый из них в отдельности должен был сам в поте своей морды промышлять себе ежедневную пищу, они были смирны и покорны своей судьбе; но раз их накормили без всякого труда с их стороны, и они заметили, что есть надежда на постоянное, так сказать, даровое угощение, они вдруг оказались неспособными к поддержанию в своей среде общественного порядка.

Мне бы вовсе не следовало волноваться по поводу медвежьего бунта. Ко мне бунтовщики не могли пробраться живьем. Пропасть, отделявшая их от меня, была глубиной в пятьдесят метров, а стены этой пропасти были совершенно отвесны и снабжены остриями.

Тем не менее, мне почему-то понадобилось попытаться усмирить моих расходившихся сограждан. Я вообразил, что буду в состоянии восстановить между ними прежний порядок с помощью хлороформа, лампы и того же мяса.

Под влиянием этой дерзкой уверенности, я поднялся вверх до моста. Однако, достигнув его и увидав то, что творится там, наверху, я понял, что мне лучше и не вмешиваться.

Сотни белых медведей отчаянно дрались, а под их ногами вертелось множество наглых песцов. Кавардак был страшный. Укрощенные мной медведи являлись опять в своей первобытной дикости и неистовствовали не хуже остальных.

Лились потоки крови, летела клочьями шерсть, слышалось неумолкаемое бешеное рычание. Всюду — искаженные зверской злобой морды, налитые кровью глаза и оскаленные зубы.

Свет лампы уже не производил на них прежнего действия. Брошенные мною куски оставались без внимания, — медведи всецело были поглощены жаждой хорошенько помять друг друга.

Но одна особа из числа медвежьего племени все-таки узнала меня. Это была бедная Бэби.

Она не могла принять участия в свалке, так как этому препятствовали рукавицы, и спряталась за высокой глыбой льда, на вершине которой стоял сам храбрый король Марципан, отражая взбиравшихся к нему мятежников.

Увидав меня, Бэби вышла из своей засады и окольной дорогой, скользя по самому краю пропасти, поспешила ко мне.

Заметив это, Марципан пустился вслед за нею. Бунтовавшие граждане кинулись, в свою очередь, за ними, и таким образом все медвежье общество столпилось вокруг моста.

«Эге! — подумал я. — Это может окончиться очень худо. Лучше всего мне убраться восвояси».

И я поспешно спустился вниз.

Но не успел я пролететь еще и пяти метров, как Бэби жалобно замычала наверху. Оглянувшись, я увидал ее склонившейся над пропастью и глядевшей на меня такими молящими глазами, что я невольно остановился и позвал ее к себе.

Она радостно тявкнула и прыгнула ко мне, причем я добросовестно помогал ей, видя, что мешают рукавицы.