Поезд приходит в город N

Маша лежала на полу калачиком, как мышка или как белочка. Всё в той же серой футболке. На столе стояла бутылка вина и прислонённый к ней таблеточный блистер. В углу дожидался своего путешествия новенький Машин чемодан. И так он весело стоял, подмигивал и притопывал колёсиком, что Витя сразу всё понял. Он обнял этот чемодан и вынес, как ребёнка:

— Машка, а я и не знал, что ты волшебница. Ты, главное, теперь не разговаривай, а то с говорящим чемоданом я недалеко уеду.

Они вместе сели на поезд. Поездка была тяжёлой. Как-то так совпало, что все пассажиры в поезде были из компании «Яртаун», Виктору пришлось много и нервно здороваться. Шашкин и какой-то тип в рубашке с коротким рукавом смотрели на Машин чемодан, смеялись и перешёптывались. Но в те моменты, когда они отвлекались на поедание свиных рёбер, Витя наклонялся к чемодану, гладил его нежно и шептал: «Милая, не бойся, этот поезд довезёт нас до самой Швейцарии».

Шёпот старого города

Юлия Митина

Если предположить, что у городов, как и у людей, есть душа, то у этого города она скрыта в тумане. Поэтому приезжать сюда лучше рано-рано утром, перед рассветом — тогда у тебя есть шанс её рассмотреть. Душа города всё время спит. Не стоит её будить — тебе не понравится то, что ты увидишь. Знакомство с этим старым городом начинается с приступа удушья. Он не распахивает дружелюбно свои объятия, нет. Уже здесь, на вокзале, он точным движением хватает тебя за горло. Ты чувствуешь себя марионеткой, давишься слезами и не понимаешь, не знаешь, что же делать дальше.

Тише, тише. Не бойся. Сейчас я научу тебя, как услышать, о чём говорит этот старый город. Сначала нужно лечь в постель и притвориться крепко спящим. Потом, когда всё и все вокруг тебя начнут думать, что ты уже где-то далеко — не здесь — нужно встать и тихо-тихо, едва касаясь ногами холодного пола, подойти к открытому окну. Вначале тебе будет казаться, что ты слышишь лишь мягкий шелест листьев, но потом — потом всё это сольётся лишь в отдалённую мелодию фона… и город начнёт говорить с тобой.

Он будет шептать тебе на ухо о ветрах, которые каждый день пересекают его площади. Ветрах, которые шумно врываются в маленькие кафе, невежливо хлопая дверями, которые проносятся над шелушащимися зданиями и завывают в дворах-колодцах. Эти ветра мучают его, терзают его душу уже не одну сотню лет; они сделали её холодной и закрытой. Вот почему старый город никого не подпускает к ней. Вот почему в старом городе нет деревьев. А потом он расскажет тебе о дождях: слушай, слушай. Дожди омывают его постоянным, бесконечным потоком.

Они как тонкие струи бесцветной крови, которую впитывает старый город, чтобы продолжать жить. Вода струится по его жилам, тёмная, зловонная. Она не даёт жизни; она просто есть на поверхности. Иногда под водой оказываются люди. Они похожи на маленьких испуганных рыбок. Люди думали, что город примет их в себя, что он поможет им. Что он сможет понять их одиночество. Они так старались быть на него похожими — прятали эмоции вглубь себя, подставляли лицо дождю… но у них ничего не получилось.

Дождь так долго стекал по их лицам, что у него появлялся солёный привкус. В этом городе в воздухе парят бесконечные мысли. Мысли перелетают от одного здания к другому, застенчиво огибают купол собора, а иногда попадают в разные головы. В некоторых головах они не задерживаются, поэтому тут же выпархивают обратно, чтобы запутаться в волосах: вот почему в старом городе волосы у многих вьются колечками. Но иногда, прежде чем они выпорхнут, человек успевает их ухватить — и тогда они проливаются краской на бумагу, растекаясь и являя себя всему миру.

Я приехал как раз за ними. Ощущать себя ловцом мыслей очень приятно; целый день я бродил по городу, прислушиваясь к разговорам людей. Важно суметь ухватить эти мысли — иногда они появляются в воздухе так неожиданно, что ты чувствуешь себя растерянным. А они взлетают вверх и поднимаются все выше, выше… там мне их уже не достать, не стоит и пытаться. Обычно мне удается ухватить лишь парочку, но и этого бывает достаточно. Потом — в кафе. Там нужно долго-долго пить чай и нанизывать слова друг на друга. Ещё, ещё. Не бойся это делать. Ведь если ты не захочешь, никто о них не узнает. Ты всегда сможешь оставить их при себе, если они покажутся тебе слишком дорогими. Слишком твоими.

Но только не задерживайся в этом городе надолго. Ты сразу почувствуешь, когда надо уезжать. Дождь будет идти день и ночь, он будет шелестеть в твоих снах, словах, мыслях. Если город проник в тебя так глубоко — беги. Беги так быстро, как только можешь. Иначе он не отпустит тебя, иначе ты заблудишься в его тумане…

…раздался гудок поезда. Незнакомец быстро кивнул мне и запрыгнул в вагон. Поезд удалялся как будто бы в замедленной съёмке, постепенно исчезая в сумерках. Я закурил и подумал о том, что Петербург в который раз играет со мной в странные игры.

Девочка и попугай

Анастасия Бушмакина

Иринка опустила ресницы, вслушиваясь в перестук колёс, подёргала себя за вечно лохматую каштановую косицу. Солнце посылало в пыльное окно поезда последние горячие лучи, почти касаясь горизонта. Иринка зажмурилась и представила себя принцессой в высокой башне, под стенами которой грохочет шум битвы. Или лучше не так — пусть это рокочут барабаны горных гоблинов. Интересно, как там мама, в больнице, совсем одна?.. Нет, не надо думать об этом. Девочка открыла глаза, скосила их на кончик носа, потом на подстаканник. Потрогала пальцем горячий металл — скоро он остынет и можно будет пить чай. Дверь в купе открылась, и вошла тётя Света, мамина сестра.

— Скучаешь, Ириночка?

Девочка качнула головой, снова зажмурилась. Волшебство не исчезло, а затаилось в перестуке колёс, в быстром мелькании тени и света на сомкнутых веках, горячем металле подстаканника. Почудился чей-то крик, потом щебет.

— По утрам к замку принцессы прилетали птицы, чтобы спеть самые прекрасные песни, — она мечтала дальше. — Мама-королева была здорова и приходила разбудить принцессу на рассвете…

— Ириночка, — тётка осторожно тронула племянницу за плечо. — Ты спишь?