– Он бросал, – заступился сосед, – он мазила, не попал…
– А говорил – вояка…
Как и всегда после операции, настроение было возбужденным, боевики делились впечатлениями. Больше всего впечатлений было от пойманной женщины – ее изнасиловали куском арматуры. Это вызывало смех…
– Надо было не арматурой…
– Не… эта тварь журналистская, мало ли что у нее можно на болт намотать.
– Подстилка ватная…
– А тебе чо, ватниц западло?
– Не фиг кровь портить.
– Ну и дурак.
– А что это было? – спросил Керр соседа. – Зачем мы там были?
– Там редакция газеты была, – охотно сказал сосед, – ватной. Коммунисты, короче. Ты ведь против коммунистов?
– Да… я против коммунистов.
Леший открыл бутылку, глотнул первым.
– Медовая! С перцем!
Пустил по рядам. Глотнули все, по очереди. Затем затянули гимн Украины, пьяно, нестройно.
И во всем этом было что-то гротескно-страшное, непостижимо страшное, трагически безумное. Как будто он оказался в каком-то мире уродов, в котором уродливо все – люди, мысли, дела. В густом как патока, липком безумии. И он единственный пока сохраняет человеческий облик, но это, наверное, ненадолго. Ибо намного проще человеку стать уродом, чем уроду вновь стать человеком.
Конец ночи и утро они отсыпались. Потом пришел Леший и разбудил его. Велел подняться наверх, в его кабинет.