— Ты что это, Боря? — с удивлением посмотрел на Смирнова Соболь.
— Ничего. Помнишь обожженные трупы в сгоревшем автобусе?
— И что? Первый раз, что ли, видели подобную картину?
— Чешку вспоминаю. Имя-то у нее какое — Злата. Золотая. И сама красивая, гордая. А теперь от нее одна лишь головешка осталась.
— В автобусе сгорела не только она.
— Да, но Злата Горак была единственной женщиной. Неповторимой женщиной.
— Завязывай, Борь! Если мы так будем реагировать на каждую жертву войны, то совсем скоро окажемся в психушке.
— А ты считаешь, у тебя сейчас нормальная психика?
— А мне без разницы, какая у меня психика, — неожиданно признался Соболь. — Я давил эту бандитскую сволочь, давлю и буду давить, пока живой. Пока пуля «духа» не пробьет сердце.
— Э-э, мужики, вы чего завелись? — раздался сзади голос старшего лейтенанта Курко.
— А ты что за нами прешь? — обернулся прапорщик.
— Так вас догоняю.
— На хрена?
— Предложение есть.
— Чего?
— Предложение.
— Озвучь.
— Нажраться, на хрен, по-человечески.
— Хорошая мысль, — расплылся в улыбке Соболь. — Я еще в «вертушке» мечтал об этом. Только две проблемы, Гена.
— Что за проблемы?