Ветер богов

22
18
20
22
24
26
28
30

– Кто должен проектировать Альпийскую цитадель и когда будем начинать строительство? – бесстрастным тоном штабиста поинтересовался фон Кейтель, дабы не вступать в полемику с фюрер-фантазером.

– Так вопрос еще не стоит, – недовольно огрызнулся фюрер. – Вы предаетесь поспешности.

– Зная, сколько времени займет строительство невиданной доныне горной оборонительной линии.

Фюрер раздраженно что-то пробормотал и умолк.

Кейтель вновь ухмыльнулся про себя. Он знал, что Гитлер смертельно не любит переводить разговор в плоскость практических решений. Сроки, проекты, стоимость, количество людей и техники, которые следует привлечь к работам – все это порой выходило за пределы его понимания.

Главное для Гитлера было – погрузиться в океан собственных фантазий и блаженствовать в нем до тех пор, пока кто-либо, рискуя своей карьерой – если не жизнью, не решался извлечь его оттуда, словно заигравшегося щенка из проруби. Как правило, в большинстве случаев на это отваживался только Борман, перед которым Гитлер всегда почему-то пасовал. Да еще Ева Браун, с ее въедливой женской непосредственностью.

– На данном этапе для меня важно знать ваше мнение в принципе, – обрел фюрер дар речи столь же неожиданно, как и умолк.

– Если мы оба понимаем Альпийскую крепость как мощный укрепрайон на границе Германии и Австрии, который бы охватил часть Баварских Альп, то о его возведении нам следовало бы подумать еще в сороковом, когда решался вопрос о начале войны с Россией и Англией.

– Начать войну с Россией нас заставила сама Россия, и вы это знаете не хуже меня. Мы всего лишь упредили Сталина, разгромив в сорок первом его основные наземные и военно-воздушные группировки еще на подходах к нашим границам. Только так следует истолковывать причину этой войны. Независимо от того, каким образом она будет завершена.

– Согласен, мой фюрер. Мы в любое время сможем представить миру массу документов и разведданных, способных подтвердить, что войска рейха вынуждены были начать войну против России, упреждая ее варварское наступление на Западную Европу. Недавно я приказал создать специальное досье, в которое, кроме всего прочего, будут также включены показания пленных советских генералов.

– Удивительная предусмотрительность, – с подозрением признал Гитлер. – И я узнаю о досье последним.

– Оно ляжет вам на стол, как только станет достойным вашего внимания. К тому же данные армейской контрразведки смогут дополнить другие службы. Особенно гестапо и СД. Не говоря уже о свидетельствах русского генерала Власова.

– Неужели кто-нибудь станет всерьез воспринимать показания этого перебежчика? – исказилось лицо фюрера, когда он повернулся к сидящему на заднем сидении начальнику Генштаба. – Только не Власова.

– Там будут показания десятков других русских генералов и высших офицеров. Данные аэрофотосъемки, свидетельства дипломатов.

– Вы правы, Кейтель. Русская пропаганда, как, впрочем, и английская, из кожи вон будет лезть, пытаясь доказать, что агрессорами являлись мы. Впрочем, прав будет тот, кто победит.

– Поскольку победитель всегда прав, – задумчиво согласился Кейтель.

– Поэтому победить должны мы. И тогда мир сможет убедиться в том, в чем пожелаем убедить его мы.

Фельдмаршал решил было, что о проекте строительства гигантского укрепрайона «Альпийская крепость» напрочь забыто, и облегченно взглянул на последнее ущелье, открывавшееся на их пути к «Бергхофу». Впереди виднелся контрольно-пропускной пункт, из-за дежурки которого уже просматривалась стена замка «Бергхоф». А в замке фюрера станут одолевать иные фантазии и страсти. Однако Гитлер неожиданно вновь обернулся к нему.

– Строительство укрепсооружения придется начать уже сейчас. Конечно, вряд ли мы успеем создать здесь все то, что мне хотелось бы. Но в любом случае вы должны быть готовы к тому, что после падения Берлина центр сражения за рейх переместится сюда, в Альпы. Где мы будем сопротивляться, привлекая людские резервы Австрии и Баварии и имея в тылу отряды Бенито Муссолини.

У Кейтеля хватило такта не поинтересоваться: неужели фюрер действительно допускает падение Берлина? К чему, если и так ясно сказано: «После падения…»