Власевич недобро скосил на командира глаза и прохрипел что-то среднее между стоном и проклятием.
– Понятно. Прекратим этот бессмысленный спор. Я понимаю вас так, что вы отказываетесь следовать с группой и вообще выполнять мои приказы.
– Можно истолковать и так, – пожал плечами Власевич.
– Что же вы в таком случае намерены предпринять дальше? Возвращаетесь в Россию?
В этот раз молчание поручика было особенно тягостным и угрюмым. Власевич скрашивал его лишь тем, что вертел в руке пистолет – почищенный, заряженный…
– Пока не решил, – едва слышно проговорил он.
– Но все же? Возвращаетесь в Россию, остаетесь на Украине, попытаетесь пробиться назад в Маньчжурию?.. Что-то же должно последовать.
– Пока что постиг своим скудным умом только одно: идти в Германию не могу.
– Надеюсь, вы понимаете, что я не стану разоружать вас и гнать в Польшу под дулами автоматов? Уже хотя бы потому, что никогда не прибегаю к подобным методам.
– Благодарю, князь. Именно это я и рассчитывал услышать от вас. Рад, что имел честь служить под вашим командованием. Говорю это искренне.
Курбатов закурил – что случалось с ним крайне редко – и, отойдя к хижине, спросил:
– Разве что присоединитесь к националистам?.. Вы ведь, кажется, тоже украинец.
– Славянин, скажем так… Даже если бы националисты и признали меня, я бы умер среди них от тоски.
– Сомневаюсь. Что ж, ладно: до утра у нас еще есть время. Так что прощаться пока не будем.
– Уходить следует по-английски, не прощаясь. Это по-моему.
– Через два часа вас сменит фон Тирбах. И не вздумайте прибегать к последнему аргументу разуверившихся. Последнее это дело.
Курбатов докурил, вернулся в хижину и лег. Тирбах и Бергер уже спали, но подполковник еще минут двадцать ворочался, прислушиваясь к тому, что происходило за стенами хижины. Ему казалось, что до тех пор, пока он не спит, Власевич попросту не осмелится прибегнуть к «последнему совету» своего браунинга.
И оказался прав. Не прошло и пяти минут с той поры, когда он погрузился в чуткую дрему загнанного зверя, как вынужден был подхватиться от выстрела.
– Что случилось? – уже стоял посреди хижины растерянный фон Тирбах. – Кто палил?
Фон Бергер вопросов не задавал. Молча скатился на пол и, уложив автомат на полуобгоревшее бревно, приготовился к бою.