С неба и впрямь падают одинокие капли. Эдик плюёт с досадой и бредёт за лиловым плащом.
— Далеко идти-то? Мне ведь завтра на работу, хочу вовремя спать лечь.
— Ляжете, ляжете, — отвечает «отшельник», не оборачиваясь. — Только вот границу-то перекрыли.
Клаас хочет спросить, откуда ему это известно, но тут они пришли к палатке, раскинувшейся белым полушарием среди высоченной лазурной травы. Входят. Внутри оказалось довольно уютно, даже часы с кукушкой висят на стене.
— А потом ведь Вы уже опоздали, Эдуард Оскарович, — продолжает хозяин, стягивая сапоги. — Куда ж Вы на ночь глядя поедете?
— Какая ночь, два часа дня, Вы что?
Клаас чувствует, что фальшивит, изображая непонимание. На самом деле, он уже ничему не удивляется.
— Да бросьте Вы. Вон, поглядите на часы.
Клаас смотрит на циферблат: двенадцать. Посмотрел на сотовый: 24:00
Он выбегает на улицу. Звёздный купол простирается от гор до моря, покуда хватает глаз. Вспыхнул одинокий метеор.
— Ну, ну, — ободряет отшельник вернувшегося. — Радоваться надо, Эдуард Оскарович, а Вы мечетесь. Конец пришёл Вашим метаниям. Вы — молодец, ай да молодец! Такую муку вынести, такой путь пройти, и себя не расплескать. Молодец!
— Может объясните всё же, что происходит. Хватит над человеком издеваться. Сколько можно меня за нос водить! Вы что думаете, если вам такая власть дана, значит всё позволено? Значит можно взять человека и вывернуть всего наизнанку, так что ли? Что, что вот здесь написано! — сам не понимая почему, кричит он, тыча в медаль. — Что за дьявольщина? Я не хочу! Слышите вы все, не хочу! Отпустите меня!
Он бухается на стул и рыдает, закрывая лицо руками.
— Отведите меня к маме…
Минут через десять Эдик успокаивается, подходит к раковине и умывает лицо.
— Извините, — цедит он сквозь зубы, — сорвался. С кем не бывает. Вы должны понять меня. Я пережил войну. Смерть жены. В конце концов, у меня сын за границей. Я устал. От мыслей всех этих нескончаемых, от непонимания, одиночества. Надоело всё. Жизнь — сплошные мучения да развлечения. Мелочь всякая, дрянь, гадость, копошение ничтожное. Боже мой, до чего скучную жизнь я прожил. Хоть и на войне побывал, и за границей. Но всё равно, до чего же постылую, карликовую жизнь я прожил. Ах, как хочется гармонии. Ну если не гармонии, то хотя бы подвига или святости, лишь бы настоящего чего-нибудь.
— Вы затем сюда и пришли, Эдуард Оскарович! Вы затем и пришли, чтобы обрести настоящее, как Вы изволили выразиться. А я здесь, чтобы помочь Вам.
— Что я должен делать? — тон Клааса меняется, становится выше и чётче, таким голосом он обычно осведомлялся у Соловьёва насчет предстоящих поручений.
— Ничего особенного. Сейчас вот глинтвейну примете и спать. Постель уже готова.
Отшельник указывает на зелёную тахту под часами, с зелёным же пледом.
ebooksa