— У нас нету музыки.
— Была музыка.
У Чарли ехала крыша. По тяжелой. Реальность уплывала. Может, друг Харрисонова брата что-то добавляет в эту траву — пейот, например. Чарли слыхал, иногда бывает, добавляют в траву что-нибудь глючное, трипуешь только так, хотя зачем это надо, Чарли не в курсах, для него-то вся суть травы — нервы пригладить.
Чарли глянул на пацаненка. Тот сидел на фортепианном табурете. Ну постарайся, Чарли, давай.
— Играешь на пианино?
Пацаненок сидел себе и сидел.
— Нет, он не умеет, — сказала тетка.
И тут пацаненок заиграл на пианино. Тему из «Розовой пантеры»[44]. Чарли ее сразу узнал, с первой же пары нот. Сто лет не слышал, но прежде, когда ее играл брат, звучала она каждый божий день, иногда раз в два часа, пока папа не пригрозил брата придушить, и теперь Чарли понял без намека на тень сомнения, что Ему Настал Трындец. Трындец Ему Настал. Ему Трындец, он сейчас с катушек слетит, вот сию секунду, прямо перед всеми этими белыми людьми.
— Перестань это играть, — сказал Чарли пацаненку.
Пацаненок не перестал.
— Перестань это играть.
Снаружи на дорожку, выдав себя фырчком глушителя, заехала машина.
Ой, милый боженька, спасибо тебе. Мама приехала.
— Эй, пацан.
«Розовая пантера», ешкин кот.
Пацаненок сказал:
— Чарли, ты меня что, не узнаёшь?
Хлопнула дверца машины. Мать что-то достает из багажника. Мама, зайди в дом. Зайди в дом и разрули эту херню, займись ею сама, а то я не хочу.
— Нет, — сказал Чарли. — Нет, я тебя не знаю.
А пацаненок сказал: