Понедельник не начинается никогда!

22
18
20
22
24
26
28
30

Ночь, зима, фонари, снег поскрипывает. Идёт наш герой спокойно, как всякий честный человек, возвращающийся домой. А за ним едет милицейский воронок. Их в те годы в Озёрске по ночам было видимо-невидимо. Менты от скуки пристроятся, бывало, чуть сзади и сурово сопровождают тебя пару кварталов. Выпимши, кстати, это отнюдь не добавляло радости… того и гляди — фьють! — в вытрезвиловку.

Володя боялся не вытрезвителя, — там он был свой человек, да и в этот раз пьян был не до такой степени, чтобы его замели, но… ночь! Тишина. Неотвратимо крадущаяся за тобой машина… Представляете?

Володя наддал. Менты нажали на педаль. Володя перешёл на трусцу. Менты нажали на педаль чуть сильнее. Сантехник запаниковал и рванул, что было сил. Менты тоже прибавили газу, возбуждённо попыхивая сигаретками во мраке кабины…

Какие уж там ужастики — жизнь! Просто триллер «Смерть дышит в спину».

И вот Володю осенило, что уже метров пятьсот он несётся по прямому, как стрела, проспекту Победы (бывший проспект Лаврентия Берии, кстати)… мимо огромного количества уютных дворов! — и шмыгнул в один из них. Менты помчались за Володей, весьма логично рассудив, что честный человек от милиции не побежит… тем более во дворы, — и наддали газу, включив дополнительные фары.

Итак, сколько носился по дворам бедный Вова, задыхаясь, оскальзываясь и пытаясь спрятаться; сколько машин было вызвано по рации на подмогу, сколько сирен разорвали ночную тишину — предоставляю это вашему воображению. Представили? Теперь умножьте всё это на три… будет весьма близко к истине.

— Была бы граната… или автомат — я бы их, сволочей, всё равно задержал бы! До подхода своих, — рассказывал впоследствии переполненный фантазиями сантехник. — А так они прут, гитлеровцы, а у меня с собой даже пистолета Макарова нет!.. Я и думаю — где бы его взять?!

В конце концов, партизана Володю злодеи-оккупанты прижали к высоченному забору. Машины встали полукругом и ослепили его фарами. Сирены сверлили уши. Грозный голос проквакал в мегафон:

— СТОЯТЬ, ГРРРЁБ ТВОЮ МАТЬ!!!

Володя, задыхаясь, откинул в сторону сетку с пивом, раскинул руки и захрипел в морозное небо:

— Я сдаюсь! Не стреляйте! Я всё скажу!

Эту фразу он как раз накануне слышал в каком-то телевизионном фильме.

Из машины полезли распарившиеся в своих жарких кабинах менты, расстегнув кобуры на всякий случай.

— Тьфу ты, мать-перемать! Да это же Володька!!!

И менты с досады навтыкали Володе протрезвляющих дюлей. Им-то, наверное, уже мерещилось задержание особо опасного преступника… а то и, — подымай выше, — шпиона!!! Город-то у нас закрытый!

А тут, здрасьте… это, оказывается, дурак сантехник ночью бегает.

Володя этот случай вспоминал охотно, каждый раз переживая всё заново. А заканчивал всегда одной фразой:

— А пиво-то, когда я его бросил, и разбилось… все четыре бутылки. Баба всё утро меня из-за этого пилила… Ну, менты… Фашисты!

* * *

О чём то бишь я?.. Ах, да!

Прорвало как-то некую трубу в «профессорском» сортире. Ну, куда сам ректор захаживал, а также разнообразное институтское начальство. Студентам туда ходить не запрещалось, но и не приветствовалось. Особым шиком, кстати, считалось у студентов посидеть по большой нужде в «профессорском». Хотя — сортир, как сортир, ничего принципиально отличающего его от студенческого не было… разве, что все краны на месте, дверки не выломаны и назойливого граффити, сделанного карандашами и шариковыми ручками, практически нет.