Чудовищное предложение

22
18
20
22
24
26
28
30

– Хорошо, жди меня здесь, – приказал я водителю, а сам вышел и двинулся к центральному зданию клиники.

Там на стойке регистрации сообщил приветливой медсестре свое имя, и она тут же оживилась:

– Да, вас уже ожидают, мисс Харрис. На пятом этаже в палате люкс. Мне проводить вас?

– Нет, думаю, я найду дорогу, – отказался я, лишь уточнив направление, в котором идти.

Надо же. Люкс. Мои губы невольно сжались в тонкую полоску, и всю дорогу до лифтов я раздумывал над тем, что когда в приюте у меня не было ничего, у этих людей всегда были свои «люксы». От этой мысли все внутри сжималось от ненависти к моей «потенциальной семье», причем я не понимал одного: зачем сейчас понадобился? Томасу явно не нужен брат, а Моника Зейн успешно нашла замену своему сыну. Так почему сейчас? С чего вдруг совесть проснулась?

Двери лифта разверзлись передо мной, являя вид на огромный холл; каждый шаг по нему отдавался эхом, а воздух был так стерилен, что я даже задумался, туда ли попал. Этаж казался необитаемым, и я уже решил вернуться обратно к стойке ресепшен, когда меня кто-то окликнул сзади:

– Мистер Харрис?

Обернулся и увидел стоящего в конце коридора Томаса, к которому тут же и поспешил.

– Не думал, что вы приедете сюда настолько раньше меня, – сообщил я ему, делая над собой усилие и протягивая руку для приветствия.

Тот несколько рассеянно пожал ладонь и ответил:

– Я тут уже больше получаса, жду вас. Но в моем ожидании нет ничего страшного. – Взгляд Томаса блуждал по панорамному стеклу одной из палат. – Страшно ее видеть такой…

Невольная дрожь обняла мое тело, когда я понял, кто лежит за стеклом. Шаг вперед, и я увидел то, на что все это время смотрел Томас.

К горлу подкатил ком. Я ожидал чего угодно, но это было как удар под дых…

Моника Зейн – седовласая, исхудавшая женщина с бледными губами, болезненно острыми скулами и выражением пустоты в поблекших голубых глазах. Она сидела в кресле-качалке и казалась легкой, как перышко – настолько тонкими были запястья и шея… Женщина не видела нас, это было очевидно. Ее бессмысленный, отрешенный взгляд был направлен в пустоту, а на лицо тенью набегал страх, и тогда она вжимала голову в плечи и жмурилась. По ее телу шла волна дрожи. Спустя миг тонкие пальцы стискивала в кулачки, и снова осторожно открывала глаза.

Это выглядело настолько жутко, что у меня воздух с трудом пробивался в горло.

Но самое неожиданное и даже мистическое случилось, когда отвел от нее взгляд. Просто хотел посмотреть, что за палату ей выделили, и… увидел у кровати на тумбочке игрушечного медведя.

Точнее медведицу.

То, что это та самая девочка Тедди из пары к игрушке, которую я купил Одри, стало понятно сразу. Их объединяла одинаковая ленточка на шее. Хотя… только ли ленточка?

Я снова посмотрел на Монику Зейн. Женщина беззвучно всхлипнула, по ее лицу полились слезы, и я вдруг отчетливо понял, что плачет она, а больно становится мне. Но такого быть не должно! Она ведь мне никто!

– Что с ней? Если ей так плохо, то почему не дадут обезболивающие? – обвинительно спросил я у Томаса.