Жемчуг покойницы

22
18
20
22
24
26
28
30

Когда узел поддался, перед полицмейстером разложили простынь, но на ней не было ни единого кровавого пятнышка, а вместо давешнего языка лежала большая брюква да несколько штук крупной моркови с ботвой.

Лицо Дыбенко стало наливаться краской, он поднял вверх брови и протянул:

– Тэ-э-экс. Вы что это, господа хорошие, издеваться изволите?! Сиз!

– Да, Вашблагородь! – вытянулся в струнку Панкрат.

– Составляй протокол! У меня полно неотложных дел, а эти мещане имеют наглость занимать мое время всякой чепухой.

Райда и его жена во все глаза смотрели на овощи, разложенные на простыне.

Первой пришла в себя Мария.

– Вот тебе крест! – она осенила себя знамением. – Я не лгу! Это проделка Эвы! Она – ведьма!

Полицмейстер крякнул и посмотрел на Марию, которая с растрепанными волосами и горящими ненавистью глазами сама напоминала кикимору.

– А ну вас! – он махнул рукой и пошел к двери, натягивая фуражку: – Пошли, Панкрат.

– А перина-то! – внезапно спохватилась Мария и бросилась в погоню. – Понюхайте мою перину, Ваше благородие! Понюхайте! – схватила она Дыбенко за рукав и потянула обратно в дом.

Но полицмейстер мягко высвободился и, не обращая более на нее никакого внимания, отправился по своим делам. Марии ничего не оставалось, как вернуться ни с чем. Она села на скамью, поджав ноги, и стала мерно раскачиваться, чтобы успокоиться. По впалым щекам текли слезы обиды.

– Я этого так не оставлю! – она потрясла в воздухе кулаком, и взгляд ее, полный злобы, скользнул по окнам дома Пейца, завешанным занавесками из дешевого ситца – по пятаку за аршин.

«Но как ей удалось пробраться в дом – я же сидела у входа? Не иначе, как через дымоход…» – рассуждала она чуть позже, когда слезы высохли.

Тут дверь отворилась, и на пороге показалась румяная, возбужденная Петра.

– О Мария, сколько новостей! – с порога крикнула она и, поспешив закрыть за собой дверь, сбивчиво начала рассказывать: – У меня, кума, такое горе! Сегодня утром открываю хлев, телка покормить, а там… столько крови, ты и представить себе не можешь… Кто-то ночью зарезал моего телка, вот ведь!

– А что полицмейстер-то наш? – одними губами усмехнулась Мария.

– Самсон Казимирыч-то? Ха! Сказал, что разберется, составил бумагу и был таков. Поспешал очень – много дел, – махнула рукой Петра.

– Все ясно! Они заодно! – подняв вверх палец, сказала Мария и рассказала подруге про писаря и про язык, обнаруженный в кровати.

– Так это, наверное, моего телка язык! – запричитала Петра. – Ты скажи мне, ну кому могла прийти в голову подобная мерзость?