Поворот ручки, пяткой — на газ, штурвал вбок, три нажатия, затем ещё одно. Рывок вниз, выстрел вверх — очевидно, по ракете, выпущенной из ЗРК.
Полуосознанная молниеносная мысль: «Они теперь думают, что и мы, и эти, из другого флаера, — террористы, и собираются уничтожить обе машины, значит, о тех мы пока можем не беспокоиться…»
Здания устремляются навстречу. Штурвал на себя, тут же вбок, гашетка пушки — трижды, снова вбок, флаер делает переворот, желудок подпрыгивает к горлу, палец безостановочно жмёт на гашетку.
Слышатся взрывы, и в один прекрасный момент Егор понимает, что стреляет лишь он.
ЗРК замолчали.
Да что там: копирайтер теперь не видит больше зенитных установок на крышах зданий.
Паническая мысль: «А вражеский флаер?..»
Взгляд на радар. Белая искорка медленно отползает от центра и замирает неподалёку. Не улетели. Остались. И наверняка запросили подкрепление.
Значит, действовать нужно быстро. Чебы должны выйти и отправиться туда, где выучат-таки этот чёртов русский язык, или что там они собрались сделать… И кто-то должен остаться в флаере — на случай, если враг опять начнёт стрелять. И этим «кем-то» следует стать…
— Марина, — произнёс Егор голосом, в котором уже не осталось никаких эмоций — только усталость. — Возьми чебов, и идите, сделайте там, что им надо, и возвращайтесь. Пожалуйста, поскорее: у нас не так много времени до того, как к противнику прибудет подкрепление; мне кажется, они не такие глупые, чтобы отправить за нами всего два флаера…
Девушка прокрутила его слова в голове — и просто кивнула, без всяких там вопросов или нравоучительных замечаний. Разве что попросила:
— Опусти, пожалуйста, нас на землю… тьфу ты, то есть на снег. Трудно, знаешь ли, высаживаться из машины, парящей в десятке метров над поверхностью…
— Слушаю и повинуюсь, — устало пробормотал Киселёв и плавно снизился менее чем до метровой высоты. — Ниже не хочу: не успею рвануть в сторону и выстрелить, прежде чем…
— Я поняла, — сказала Марина, заглянула в салон через дыру в переборке, призывно махнула рукой, открыла правую от Егора дверцу кабины и первой спрыгнула наружу. Вслед за ней потянулись чебы.
Когда салон опустел, Егор наклонился в сторону, закрыл дверцу, поёжился от царящего за бортом холода («Там, наверное, минус пятьдесят, если не…» — подумалось копирайтеру), развернул флаер передом к машине противника, затаившейся где-то в ночной темноте, и расслабленно откинулся на спинку кресла.
К сожалению, спать он не имел права. А хотелось бы.
Быстро идя по смёрзшемуся в лёд снегу и при этом весь трясясь от холода, Хшер напряжённо размышлял, в каком из корпусов мог находиться прибор, с помощью которого винтхерлундские солдаты-люди загружали чебам в головы свой язык, а себе — русский. В точности «кха-дину» это было неизвестно: по дороге туда и обратно охранники-винтхерлундцы завязывали ему и всем остальным глаза мономолекулярными лентами.
«Точно не в этом, — думал Хшер, пробегая во главе „кха-тхета“, к которому сейчас присоединилась Марина, мимо здания, в котором держали его самого и ещё несколько сотен таких, как он. — Я в нём когда-то все закоулки обошёл… Так, вот в тех домах, насколько я помню, было то же самое… Остаются всего два — вон там и там. С них и начнём…»
— Хшер, ты знаешь, куда мы идём? — спросила Марина — и закашлялась от сухости адски морозного воздуха.
Чеб повернулся к ней, на ходу пожал плечами и продолжил движение.