На третью ночь убывающая луна поднялась позднее.
Вдруг около часа ночи Козетта услышала сквозь сон громкий хохот, а потом голос отца, который звал ее:
— Козетта! Козетта!
Она вскочила, накинула на себя капот и открыла окно. Отец стоял на лужайке.
— Я разбудил тебя, чтобы успокоить насчет твоего призрака, — сказал он. — Вот он, и в своей круглой шляпе.
И он показал ей на лужайке тень, действительно вполне походившую на мужскую фигуру в круглой шляпе. Это было не что иное, как тень печной трубы с колпаком, высившейся над крышей соседнего дома. Козетта тоже расхохоталась. Все ее мрачные предположения, вызванные этой тенью, сразу исчезли, и на другой день, завтракая с отцом, она смеялась над зловещим садом, в котором витают призраки печных труб.
Жан Вальжан вполне успокоился. Козетта не подумала проверить, находилась ли тень печной трубы в том самом месте, где она в первый раз видела тень мужчины в круглой шляпе, и находилась ли луна на небе в том же месте, как в тот вечер. Она даже не задумалась над тем, что было бы чересчур странным, если бы тени печных труб боялись быть замеченными и спешили скрыться, лишь только кто-нибудь взглянет на них, как исчезла та тень, когда Козетта обернулась, увидав ее отражение на лужайке: в этом молодая девушка была твердо убеждена. Как бы там ни было, но Козетта тоже совершенно успокоилась. Доказательство отца казалось ей несомненным, и она перестала думать, чтобы кто-нибудь чужой мог ходить по вечерам или ночью по их саду.
Однако, несколько дней спустя, случился новый инцидент.
III. Глава, обогащенная комментариями Туссен
В саду около решетки, выходившей на улицу, была каменная скамейка, скрытая кустами от любопытных взоров, но рука прохожего свободно могла достать до нее сквозь решетку и кусты.
Один раз вечером, в том же апреле, когда Жана Вальжана не было дома, Козетта вышла в сад и села на эту скамейку. Солнце уже зашло. По вершинам деревьев проносился свежий ветерок. Козетта задумалась. Ее вдруг охватила беспричинная тоска — та непобедимая тоска, которая иногда нападает на человека по вечерам и неизвестно отчего происходит — быть может от надвигающегося сумрака, напоминающего тайну смерти.
А может быть, возле Козетты в эту минуту витал дух Фантины. Козетта поднялась со скамейки, тихо обошла весь сад по росистой траве. Сквозь подавлявшую девушку тоску у нее, однако, пробивалось сознание действительности, и она подумала: «Нужно будет завести деревянные башмаки для прогулок по саду в эту пору, иначе схватишь насморк, а не то что-нибудь и еще похуже».
После этого она снова вернулась к скамейке. Собираясь сесть на нее, она увидела на ней довольно большой камень, которого за несколько минут перед тем там не было.
Козетта посмотрела на этот камень и недоумевала, откуда бы он мог взяться. Мысль о том, что камень не мог попасть сюда сам, что кто-нибудь положил его на скамейку и что этот кто-нибудь протягивал с ним руку сквозь решетку, обдала ее холодом ужаса.
На этот раз ужас казался основательным, потому что камень был предметом вполне осязательным. Сомнений тут никаких не могло быть.
Не трогая камня, Козетта бросилась прямо домой, где тотчас же закрыла ставнем и заперла задвижкой входную стеклянную дверь.
— Вернулся отец? — спросила она у Туссен.
— Нет еще, мадемуазель, — ответила та.
Жан Вальжан, как любитель одиноких ночных прогулок, иногда возвращался очень поздно.
— Туссен, а вы запираете на ночь дверь в сад? Хорошо ли вы задвигаете железную задвижку? — продолжала девушка.