Выплывая на фарватер Севастопольской бухты, до уха курсантов донеслись непонятные вопли с берега. Пловцы легли на спину и взглянули в сторону пирса. Фигурки патрульных топоча бегали по швартовой полосе и что-то выкрикивали в след уплывающим.
— Они впали в состояние боевой растерянности! — многозначительно изрек Вотя и спокойно перевернулся на живот.
— А теперь подплываем ближе к берегу, — фыркая, посоветовал Миха, — если нас обнаружат с крейсера, выползаем на сушу… и по пампасам до Троицкой.
Но с крейсера их не "обнаружили". Скорее всего, верхняя вахта выпала в утренний обморок, повесив на гвоздь истории загадочную трагедию с линкором "Новороссийск" стоявшем точно на этом месте.
Утренние; — Рассветает! — пловцы встретили с прохладцей. Перспективы нарисовались понурые. Впереди — ещё два километра чистой воды. Справа — муть и грязь сливаемых в бухту вод Корабельной стороны. Слева — свист газовых турбин двух БПК (больших противолодочных кораблей). А назад — уже дороги нет.
— А тяжеловато — в серной кислоте с отрубленными ногами, — Вотя разогнал плавающий мусор и посмотрел на товарища.
— А ты обороты сбавь, — заметил Миха, — и на-ка, повози наш гардеробчик, — он передал конец поводка Воти, — До вешки доплывем, отшвартуемся, отдохнем, — и Миха сильным гребком ушел вперед.
Солнце выползало на безоблачное небо неторопливо. Озарив восток розовым, и выжидая пока пущенный в авангард светонос не поглотит тьму, оно копошилось где-то там, внизу. Море задышало туманной дымкой, не отпуская её от легкой волны, и просветлело. Вода сделалась прохладной и упругой.
— А может, была права Оксана? — Вотя держась за металлический парапет плавучей вешки, убирал капли с лица, — Может, стоило бы позвонить?
— Может… — равнодушно отозвался Миха, — А, сколько сейчас времени, примерно?
— Шести ещё нет. Побудку не играли. — Вотя лег на спину, зацепился ногой за буйреп, — Спать, хочется, — сказал он и закрыл глаза.
— К семи должны успеть, — и Миха последовал его примеру.
Севастопольская пацанва — им можно завидовать! Выросшие здесь среди камней и бескозырок, они с пеленок впитали дух этого легендарного русского города, сдаваемого, но не сдающегося, бесшабашного — как моряцкая удаль, но вечно приклоненного перед памятью прошлого. И море для них — вовсе не стихия, а друг — из их дворовой шумавы. Будь-то — "зарубить козла" под боком у вальяжно купающегося на городском пляже, или совершить прыжок в "колодец" скал Херсонеса в метров двадцать полета, или прыгнуть в свирепую волну при штормовой корявости…
— Вотя, нас, по-моему, засекли! — Миха торчал поплавком и пытался разглядеть подвижки на капитанском мостике БПК.
— С чего ты взял? — Вотя продолжал лежать, не отрывая глаз.
— Блеснуло… как стекла бинокля!
— Блеснуло, не блеснуло…сыграют "Человек за бортом" — услышим…
— Услышишь?! Как же! До "поющих голландцев" полмили… Поплыли, пусть видят, что мы в норме…
— Поплыли, — и Вотя оттолкнулся ногой от буйрепа.
— А я подустал! — Миха со свистом выдохнул воздух.