— Курсант Сазонов стрельбу закончил!
— Курсант Михайлов стрельбу закончил!
Стрельбу закончили все. Ну и я тоже. Ринулись к мишеням, словно на штурм Сапун-горы. Чёрта лысого! Даже до 20-ти очков не добрался никто. Моя мишень оказалась образцовой: 28 очков! Не сдавшие отсиживались за скалой в ожидании второго захода.
Но, вопреки стрельбам, Костиков построил нас всех, лишив укрытия от жуткого ветра.
— Вы что, в душу мать, растак твою в туды и обратно! Якорь Холла вам в задницы по самую вымбовку от лопаты! Чего, стрелять сюда пришли или говном мишени мазать! — примерно так, если с сокращениями, «вдохновлял» нас чуть ли не полчаса человек в полушубке. Так что мы теперь готовы были хоть голышами расстрелять мишени, лишь бы быстрее назад, в тепло казарм.
Тут же был перезачёт стрельбы из карабинов, но уже стоя. Ложиться на промёзшие камни — не в парной на полок, себе дороже. Так что вскоре карабины сложили в кузов грузовика и разобрали по номерам автоматы. Сменили мишени. А может и щиты перенесли поближе: кто их теперь упомнит, эти нормативы. Автоматы, осточертевшие на строевых занятиях, теперь вызывали интерес: из них стрелять будем ПО-НАСТОЯЩЕМУ! И у каждого был свой автомат, испробованный на стенде по пристрелке. Но это на стенде, а здесь…
И всё таки строевик приказал стрелять лёжа. Ну и чёрт с ним, хоть раком, лишь бы быстрее. Вызывали по десятку по алфавиту. Мне повезло: опять в числе первых. Застучало сердечко: ведь первый раз в жизни заряжаю автомат. Залегли. Первые три выстрела — одиночными. Ставим флажок на «ОД». Мушка, что тот указательный палец, планка для прицела как у верблюда на горбу и пронизывающий ветер. Там, в казарме на стенде было тепло.
Упал в ледяные объятия шинели, разбросил в стороны почти бесчувственные ноги. Наш инструктор, пинал лежащих, матерясь безостановочно. Те же вымбовки вперемешку с якорем, бабами и развратной матерью летели в наш адрес, слегка напоминая о «тяготах и лишениях» военной службы. В этот день мы с лихвой нахватались этих «тягот», пожалуй, перекрыли все нормативы, ежели таковые имеются. В голове звенело лишь одно: попасть бы в эту долбанную мишень и поскорее отсюда. Можно даже бегом во-он за тот поворот, откуда не видать всю эту экзотику! Век бы её не видеть!
Ну да ладно. Ах, «дых притаить» надо. Палец в рваной и мёрзлой перчатке едва просунул в скобу курка. Теперь надо прицелиться и держать автомат, чтобы не увело отсечкой патронов в сторону. Сказали, что из этого «ружжа» стрелять проще и не так громко, как из карабина Симонова. Сейчас испробуем…Где там эта мишень № 5! Вроде вижу. Так, теперь «прорезь эту с прорезью той», вспоминаю слова Костикова и совмещаю. Всё: планка, мушка и мишень…Жми!!! Ну и нажал. Даже плавно.
Но раздался неимоверный грохот, почему?! Может ещё что рвануло? В голове стоял малиновый соборный звон. Искоса огляделся: соседи о чём-то галдят, Мишка справа снял невесть почему порванную шапку…В голове шумело: видно оглох от «одиночного выстрела». Но тут же получил той самой солдатской перчаткой в другое, ещё слышащее ухо…Синхронно почувствовал тупой удар в зад, сопровождаемый знакомым набором мата, но парой-тройкой этажей выше. Офицер отобрал у меня, очумевшего от происходящего, автомат. Поставил на предохранитель.
Вынул рожёк и кинул оружие мне: «Держи, раздолбай! Под трибунал пойдёшь! Не дай бог, ежели токмо ранил кого!»
И, как выяснилось, никого я «токмо» не ранил, разве что мишкину шапку задел. А задело-то осколками камня, в который я с усердием упёрся дулом автомата. Вот те и «планка-прорезь-мушка и мишень»! А куда там стволом угораздило усоседиться, то мне это вроде и без надобности: поди на эдаком холоде угляди!
Не прошло и часа, как наша учебная рота утопала своими яловыми ботинками восвояси. Человек пять «двоешников»-неудачников остались подле машины по распоряжению Костикова. И стреляли мы, пока не вспотели: лёжа, стоя, с колена…По мишеням, пока от щитов остались одни щепки, а потом по щепкам и воронам. Пока не расстреляли почти весь запас трассирующих патронов.
Но в боевой листок меня всё же разрисовали: с зажмуренными глазами стреляю в огромный валун. И внизу подпись: «Курсант, не промахнись, стреляя!!»
Николай Станиславский
Там, где шторма глотают туман
Механик на боевом корабле, это, конечно же, не белая кость. Но, как всегда, все зависит от человека. Николай Станиславский в годы службы на малых разведывательных кораблях Балтийского флота не только занимался, как механик, дизелями и, как говорится, «говном и паром» (а именно за этот ответственный участок отвечает командир БЧ-5 — электромеханической боевой части), но и писал стихи. Кстати, записывая их в «Записные книжки офицера» (были такие).