Не секрет то, что из трех сотен экипажа «научника» две с половиной сотни – молодые, незамужние научные сотрудницы. И между ними и героями-подводниками вспыхивали романы, что вполне нормально при оторванности от семей одних, незамужнего статуса других и морского многомесячного однообразия.
Во время перехода из одного района в другой район научных исследований лодку вели на буксире, задействовав только вахту, а все остальные вкушали прелести надводной жизни. Это и свежий воздух, и сон на чистых простынях, и душ, пусть и с морской водой, и бассейн, и хрустящие скатерти, и буфетчица с официантками, и загар в шезлонге с созерцанием тел в намеренно откровенных купальниках и позах. В общем, не жизнь, а сплошная клубника, малина, цветник и оранжерея. Но как и во всяком саду без вредителя не обошлось, даже двух. Один был почти незаметен – первый помощник капитана «научника». Он, как виноградная улитка, вяло жевал листочки дней, мало интересуясь личной жизнью подчиненных. А вот второй… На нем остановимся подробнее. Во-первых, он, Чугунов, был военным. Во-вторых, он был секретарем партийной комиссии. В-третьих, он был секретарем парткомиссии нашей бригады! У него из каждого десятка персональных дел коммунистов треть составляли «аморалки». Мужик-то он был ничего, просто работа у него была такая: самому быть честью, совестью и глазом партии и других удерживать от приятных, но опрометчивых, с партийной точки зрения, поступков.
Жаль, что работа ему нравилась. Он даже исторические примеры приводил, когда люди не понимали, что творят, а должностные лица, которые, естественно, умнее, их наказывали. Для их же блага.
Особенно ему нравился Питер Арбуес, средневековый инквизитор. Тому пришлось сжечь на кострах сорок тысяч человек, но его рвение заметили и посмертно, лет через двести, причислили к лику святых. Чугунов до знаменитого инквизитора не дотягивал, у него человек сто сорок всего на счету и было, но пример вдохновлял.
Делать ему было совершенно нечего. Пока остальные несли вахты, занимались личным составом, а в свободное время отчаянно и не без результатов флиртовали, он целыми днями сидел в шезлонге и выпиливал лобзиком из фанерок детали шкатулок. Потом их обрабатывал мелкой шкуркой, лакировал, собирал, а впоследствии дарил.
Не потому что широкой души был человек, а просто они уже в каюте не помещались. Дверь в каюту он никогда не закрывал на ключ, как и положено пастырю, в келью которого в любой момент может заглянуть наивный матросик за духовным наставлением или просто душу излить. К загоревшей, пилящей что-то фигуре, все привыкли настолько, что ее не замечали. А он таился, гад.
Лень и безделье притупляют разум. Сон разума и других членов, как известно, порождает чудовищ. Чудовище, которое мучило Чугунова, носило сладкое для любого партийца имя «разврат». Глаз партии не дремал, выпиливая узоры, а зорко наблюдал за всеми, прикрывшись кожистым крокодильим веком. Он ждал большую рыбу. Ему очень хотелось вставить в еженедельное донесение фразу: «развратные действия такого-то были предотвращены (прекращены) лично мной» или «разврат, царивший в экипаже, успешно искоренен». Красивее бы было, конечно, «мятеж подавлен», но какой же мятеж может произойти в раю?
И вот, свершилось! Молниеносно захлопнулась пасть, а в ней оказался и забился командир подводной лодки, уличенный в связях с младшими научными сотрудницами. Чугунов радостно потирал лапы, ой, простите, руки, и зачитывал командиру фразы из донесения: когда, с кем, сколько раз и в какое время командир предавался разврату. Командир пытался возмутиться, но челюсти тут же сжались сильнее:
– А копию донесения я попрошу передать вашей жене, то-то теплая встреча будет. Да и вам не место в таком экипаже – людей разложили личным примером, у меня еще на 12 человек данные. Придется, Иван Сергеевич, просить командование о вашей замене. Можете идти, готовьтесь к встрече с женой и начальниками.
Командир, понурив голову, вышел. Он, как и все, думал, что это легкое приключение, глоток жизни, которая проходит в службе, вдали от берега, не более. Думал, на мой взгляд, правильно. Целомудренное нахождение рядом в течение семи месяцев молодых мужчин и женщин, добровольно отказывающихся от радостей общения и секса, иначе, чем сборищем душевнобольных извращенцев, не назовешь.
В общем, шел Иванушка не весел, шел, головушку повесив. А навстречу ему – серый… ох, затравился, не серый и не волк, а зам лодочный, Петрович.
– Что делать будем, Петрович? – вопросил командир после подробного пересказа беседы с Чугуновым.
– Лобик будем морщить, думать. Занятие для нас хоть и нечастое, но вполне знакомое. У нас два с половиной дня есть. Сегодня пятница, донесение пойдет утром в понедельник по графику связи, никак не раньше. Придумаем что-нибудь, не ссы.
Командир верил и своему Петровичу, и в своего Петровича. Они пошли думать, закрывшись в каюте и никому не открывая.
К утру гениальный и простой план был готов, роли исполнителей и участников распределены и к обеду даже отрепетированы.
Суббота на флоте да и не только на нем – банный день.
А банный день на судне можно сравнить с Первым мая (был такой праздник, любимый народом, сейчас вместо него Пасха). Такая же радостная суета, постирушка – парилка – расслабушка, сухое вино, отдых на чистых простынях, песня души и тела.
Женская баня была на одной палубе, мужская – на другой.
Дверь в мужскую парилку была напротив каюты Чугунова, через коридор шириною в шаг. Очень удобно: разделся в каюте, шмыг – и в парилке. Попарился, завернулся в простыню, шмыг – и в каюте.
Лег чистый, расслабленный и томный, медленно остывая от жаркого пара, на койку, зевнул счастливо, сбросил простыню, потянулся…
ebooksa