На ступеньках крыльца почты Светка-почтальонша плачет, в руках бумажку комкает. Яркая, броская, черные волосы волной, кожа мраморная, фигура – чудо, грудь – что-то, ниже талии – богатство непревзойденное, красивая – обалдеть, хоть и в слезах. Настоящая казачка.
Серега даже рот раскрыл…
Меня увидела, бросилась навстречу. Торможу, слажу с велосипеда. Соскучилась, милая! А она мне по морде хрясь! И бумажкой бросила.
Зарыдала:
– Ты… ты…
И убежала. Из здания почты несется девичий плач. Поднял я комок, развернул. Телеграмма. И тот же текст… Это уже не смешно. Хотя…Маша, Маша… Вспоминаю всех. Нет Маши. Маши нет. Как там? «Вечер перестает быть томным…» А я ж Серегу со Светкиной сестрой обещал познакомить.
Хорошо, что у Сереги своя телеграмма в кармане. Запускаю на почту его, потом только захожу сам. Щека-то горит. Рука у Светки-ого-го, тяжелая. Казачка… Честно смотрю ей в глаза. Маши-то никакой нет. Господи, какие они большие и синие! Утонуть можно. А ресницы! А губы! А щеки!
Убедили. Ну, понятно, слезы-сопли-обнималки-целовалки… М-м-м, как она вкусно пахнет… Прощаюсь до вечера. Рандеву определил, сестра будет. Серега красив, спортивен и мужественен.
Потом бабушку мою успокаивали. Потом дедушку. Хорошо, что Серега свою телеграмму не выбросил.
И вечер и ночь под темно-фиолетовым кубанским небом, сияющим огромными яркими звездами, у нас сложились под треск цикад, шелест листьев, хор лягушек на пруду, ночной ветерок, дурман трав и неповторимый аромат разгоряченного девичьего тела… Я эти звезды Светке сначала по одной дарил, а потом созвездиями целыми. И названиями сыпал, спасибо мореходной астрономии… И «до», и «после»… И много раз…
Тут женщины спрашивали, женился ли я на Светке? Нет, конечно. Я ж клятву дал. Клятва – это свято. А окончания мной училища она не дождалась. Такие красавицы в девках не засиживаются. Впрочем, не виню. Одним – срывать цветы, вторым – за ними в семейных горшочках ухаживать… И девушки очень в эти «горшочки» стремятся. Но я ее помню… Мисс Кубань.
Ах, да… Загадочная и любвеобильная Маша прояснилась на следующий день с новой телеграммой: «Свадьба отменяется тчк Миша».
Одноклассник жениться собирался, народ на торжество собирал, или хотя бы на поздравления рассчитывал. Не сложилось у него что-то. Оно и к лучшему.
А что «Маша» получилась, так он срочную в авиации служил. Радистом на «прослушке» супостата. Стенографировал вражеские переговоры. Почерк, естественно, отвратительный. Он даже букву
По прибытии в училище весь класс ему «темную» устроил. И с огромным удовольствием… Крики «Мужики, ошибочка вышла!» в зачет не шли.
Да ладно вам, подушками били…
Первый выход в море
Корпус нашего корабля миновал «три брата» – скалы, похожие на коричневые зубы великана, пораженные кариесом, и обозначающие выход из Авачинского залива. Море раздвинулось широко и зыбко. Началась качка, а вместе с ней и тошнота. Пока корабль брал курс на «боновый» меридиан, стремясь спускаться в 40-е широты, мне становилось хуже и хуже. Тошнило. Я боролся.
По докладу матросов, нас сопровождали касатки. Я выскочил в куртке на вертолетную палубу, снимая этих занимательных животных для себя и для «дембельских» альбомов старослужащих. Пролетали снежные заряды, но я терпел. Касатки – это действительно было красиво. Да наверху, на холоде, и мне получше было. Жаль, снимков мы не увидели. Старший матрос Цыплаков, заведующий фотолабораторией, вечный позор ему и его фамилии, опустил пленку в горячий проявитель…
«Боновым», или «валютным», меридиан назывался потому, что при заходе за него экипажу начинали, помимо зарплаты, начисляться «боны», эквивалент валюты или «чеков», у гражданских.
ebooksa