Или не Джек. Все так перемазались в грязи и копоти, что узнать кого-либо в сонмище чумазых чертей проблематично.
– Кто тревогу поднял?
Джош смотрит на обгорелый, местами оплавленный насосный механизм. Механизм похож на гигантского палочника. Очертания его колеблются, текут знойным маревом, начинают мерцать.
Между Джошем и насосом возникает силуэт тахтона.
– Явился, не запылился! Ладно, после потолкуем.
Губы Джошуа Редмана неподвижны. Лицо не меняется. Но беззвучные слова – о, в них он вкладывает все, что думает о поведении ангела-хранителя. Гнев вспыхивает и гаснет. Два ада, думает Джош. Нет, не тот, который я вижу в снах
Крик и эхо. Тогда и сейчас.
Нет, тахтон. Пожалуй, я не стану выговаривать тебе за ночное самовольство. Мелкая шалость не стоит взбучки.
– Тревогу? – многочисленные Сазерленды чешут в затылках. – Кажись, Джек поднял. Вышел отлить, глядь: пожар, мать его! Стал орать, будить.
– Никого поблизости не видел?
– Да вроде, нет…
– Краснокожие, – произносит Эйб. – Точно вам говорю!
– Что – краснокожие?
Многие оглядываются по сторонам. Нет, никого.
– Если эти не захотят, – Эйб опять плюет себе под ноги. С ожесточением растирает плевок сапогом, – ты их днем с огнем не увидишь. Все слыхали? Днем с огнем. А уж ночью и подавно.
– Зачем им нас поджигать?
– У нас с шошонами мир.
– Мир миром, – вмешивается Джош, – а нефть вы добываете на их территории.
– Это наш промысел!
Спорить с Сазерлендами себе дороже: чуть что, глотку перегрызут! Семейная собственность – дело святое. Джош машет рукой: