Сославшись на занятость, прервал допрос со стороны крысообразного парня. Вызвал такси и уже через пять минут был дома, где ждала игровая приставка. Пора Джону выбираться на поверхность.
Два дня играл запоем, изредка отвлекаясь на естественные нужды. Кажется, пропустил пару приемов пищи, но желудок не жаловался, а значит и мне нормально.
Спал урывками, окончательно перепутав день с ночью. Ел и пил, не задумываясь, на внешние раздражители, вроде голоса хозяйки мотеля, не отвлекался. Да и какой там, когда такие события разворачивались.
На семьдесят втором уровне мы с Джоном таки добрались до загадочной девушки, которую заперло в биотехническом отделе, и которая помогала сообщениями, поддерживала нас, порою оказываясь той самой единственной целью, что заставляла двигаться вперед. У меня сразу возникло подозрение, что с ней что-то нечисто. Герой странно реагировал на ее голос, да и сценаристы явно нагнетали, делая многочисленные намеки и отсылки.
- Это все глюки, Джон, - твердил я в сотый раз. – Не существует никакой девушки, Джон. Сплошные игры разума.
Но Джон мне не верил и оказался прав. На семьдесят втором этаже оказалась заперта его… дочь. Не та самая малышка, которую запомнил, а взрослая девушка двадцати трех лет от роду. Не удивительно, что она не узнала отца, а вот Джон догадался: по туманным рассказам о семье, где нашлось место пропавшему папе, и маме, с трудом пережившей горе и заново вышедшей замуж лишь спустя шесть лет, и дочери, что до сих пор вспоминает родного отца.
Геймпад в рука начал дрожать. Гребаные эксперименты… Выходит, главного героя заморозили на добрый десяток лет, а родным и близким ничего не сообщили? Да, влип ты Джон. И ведь не выберешься из подземного комплекса. Верхние этажи заблокированы группой зачистки: тот еще спецназ - злой, снимающий жизни одним выстрелом. Существовала еще спасательная капсула, рассчитанная на одного человека, но до нее пока доберешься… Джон таки добрался, и починил механизм, и спас свою дочь, которая так и не узнала папу. А к чему рассказывать, к чему открываться, когда уже похоронила родного отца. Одного раза больше чем достаточно, к чему бередить старые раны, тем более, что шансов выбраться никаких: единственная капсула ушла по шахте вверх.
Джон сидел один, в полуразрушенной подземной лаборатории, на уровне минус семьдесят два и слушал капающую с потолка воду. Сидел и я, прислонившись к деревянной спинке кровати. Джону было хорошо и покойно, он все сделал как надо: защитил семью и принял неизбежное, а у меня руки тряслись и слезы наворачивались, до того проняла незамысловатая история. И ведь как втянулся: ползая едва ли не на карачках, по полутемным коридорам, бесконечно вслушиваясь в мельчайшие звуки и шорохи. Я был там, я жил там, кожей ощущая опасность и переживая за каждый понапрасну выпущенный патрон.
До того дошло, что заслышав шорохи за дверью – не в игре, в самой настоящей реальности, первым желанием было спрятаться за кровать и достать ствол, а лучше гвоздодер, потому как с боеприпасами беда, а бить тварей железякой приловчился.
Короткая пауза, после которой последовал осторожный стук.
- Не слышит он тебя, - громкий голос хозяйки доносится с улицы, - игрунькается поди, с наушниками на голове.
Вот ей почем знать, игрунькаюсь я или нет, а если даже играю, имею на то полное право: за квартиру оплачено, развратных баб не вожу. Никаких не вожу, если на то пошло - нет, обязательно надо влезть, свое слово вставить.
Тяжело поднимаюсь, иду к двери. И странно себя чувствую… Даже не сразу понял, что случилось. А случилась обыкновенная трость, точнее ее отсутствие. Нет, нога продолжала болеть, и гематома после падения никуда не делась, но пропала раскаленная игла: исчезла, испарилась, вытащили ее из колена. И теперь шел, нисколько не боясь перенести вес тела на хромую конечность. Неужели отмучался?
Открываю дверь и вижу форменный галстук с зажимом в виде хищной птицы. Задираю голову и встречаюсь глазами со смущенным Гербом.
- Я это, - великан запнулся, - может не вовремя? Потом могу зайти, если чего…
Провожу ладонью по лицу, чувствую влагу под подушечками пальцев. Сроду слезливостью не отличался, а тут плакал в три ручья, как последняя девчонка. Гребаная игра… развел сырость.
- Проходи давай, - оставляю дверь открытой, а сам иду в глубь комнаты. Иначе будет сын родовитого семейства расшаркиваться полчаса на пороге: «не соизвольте тревожиться», «мы сей час вас покинем», «а когда будете любезны принять нас снова». Бывало, что находила на Герба излишняя учтивость, больше напоминающая танцы с бубнами: столь же продолжительная, заунывная, а главное – бессмысленная.
- Я это, - и снова великан сбился. Сел на стул, зачем-то тут же встал, словно испугавшись скрипа мебели под солидным весом.
- По поводу брата? – догадался я.
- Могу завтра зайти.
ebooksa