– …Хорошо бы воды холодной, – пробормотал над ухом голос привратника, – Чего они там решают? Ничего не поймёшь.
Он стоял, пропахший горькой гарью и солёным потом, слишком большой и неуклюжий для этой людной площади и щурился на солнце. Солнце грело всё сильнее.
Лик встряхнулся, словно очнулся от случайного сна. Надо было сделать над собой усилие слушать, о чём говорят на ступенях.
Спор бестолков. Однако, именно он решит их судьбу.
– Ты мудро говоришь, Филон, – говорил Аполлонид, высоченный архонт с лужёной глоткой., – Но у нас, увы, другой случай. Какая польза городу от этих разбойников? Мы даём им пищу, крышу, защиту – и что получаем? Пожар в предместье?
– Какую пользу я принёс жителям города? – воскликнул Маэс с видом смертельно оскорблённого, – Ты спрашиваешь у меня, какую пользу я принёс жителям города?.. Спроси у тех, кто ставил на мою победу во втором агоне – сколько они на мне нажили за одну сегодняшнюю ночь?!
И правда – многие из собравшихся побывали на последнем ночном представлении и, судя по зевоте, не успели толком выспаться.
Ихневмон чувствовал, что не может больше смотреть. Глаза кололо, словно он стоял возле горящего жертвенника. Он попробовал пальцем – и обнаружил, что это слёзы.
Мальчик всхлипнул и побежал прочь от судилища. Он проталкивался через толпу, пока в лицо не дохнуло сыростью священной рощи.
Источник журчал, как ни в чём ни бывало. Возле небольшого храма – никого.
Ихневмон поднялся по ступенькам, вошёл внутрь. Дверь отперли, но занавеси на окнах так и не подняли – видимо, остальные служители были на площади. Казалось, даже статуя богини погружена в сон.
Ихневмон осторожно обошёл мраморную громадину и проскользнул в задние комнаты.
Сагилл сидел, склонившись над свитком. Язык пламени в светильнике горел спокойно и ровно, похожий на лезвие. Ифито в комнате не было, и без неё вся обстановка казалась строгой и торжественной.
Ихневмон разглядел, что свиток написан гераклейским письмом.
– Что такое? – поинтересовался энарей.
– Тут спокойно и тихо, – ответил Ихневмон, – Я лучше здесь постою, пока моих друзей судят.
– Настоящие философы, Ихневмон, не прятались от жизни, – заметил Сагилл, – Ты узнаешь это, когда подрастёшь и прочтёшь чуть больше свитков, чем проходят в схолиях. Мудрый Селевк исправил законы города Локри, Харид написал новые законы для Регии, Архит работал для тарентян, а Солон, что не знал меры ни в речах, ни в разврате, – в Атенах, самом известном из городов. Биант и Фалес составили морские карты для Милета, а Анаксимандр помог основать Аполлонию. Про дела Хилона Лакедемонянина и Клеобула Родосского даже ты знаешь. Отважного Ксенофонта тоже называют мудрецом, а его наставник участвовал в трёх битвах. В старых свитках философами называют Перикла, Эпиминонда, Фокиона, Аристида, Эфиальта… Там, где демократия, философы заседают в собраниях, а при царях – стремятся стать советниками или наставниками наследников.
– Откуда вы всё это знаете?
– Такие удивительные вещи пишут в старых книгах… – с улыбкой ответил Сагилл, – Видишь, я – иноземец, скиф, и даже при моей должности приходится учиться. Вот и узнаёшь истины, которые забыли даже сами гераклейцы.
– Разве философу недостаточно просто быть разумным? – осведомился Ихневмон, – Я не знаю, но я слышать.