– Да… чтобы убить его. И пить вино… уже из костяной чаши.
– О…
Барабан!
Барабан проснулся!
Это Ифито! Она бьёт, бьёт, бьёт…
– Что случилось? – спросила девушка, – Тебе плохо?
– Там… – лицо неврийца взмокло, – на арене… что-то.
Мелито нахмурилась. Теперь и она различила удары. И ритм ей был явно не по душе. По очаровательному лицу пробежала брезгливая тень.
– Вот и выяснилось, – прошептала девушка.
Тихо, бесшумно даже для чутких ушей ликантропа, она поднялась с ложа. На пряжках сандалий сверкнули золотистые бериллы-гелиодоры.
Девочка-служанка шагнула к ней, с кубком наготове. Лик повернул голову в угол и убедился, что амфора осталась на месте.
Получается, амфора – собственность города. А кубок – нет. И девочка – тоже нет. Только зачем он об этом думает? Ответа тоже нет…
Мелито приняла кубок и опрокинула в рот вино. Прямо так, неразбавленным.
– Я… пошлю за тобой, – прошипела она, – Потом, когда ты будешь мне нужен.
И Милето двинулась за перегородку, туда, где фыркали лошади. Девочка семенила следом, бесшумная, словно тень.
Где-то справа заскрипели деревянные ступени. Лик повернул голову и увидел ещё одну полукруглую дверь. Странно, эту он не заметил.
Оттуда и показался Маэс. Он вышел на свет – в человеческом облике, с заплывшим фиолетовым синяком на левой скуле и царапинами. Одна царапина была на руке, другая, длинная – на левом боку. На них проступили капельки крови, почти чёрные в золотом сиянии жаровни.
– Ты тоже здесь? – спросил он.
– Я… да.
Маэс смотрел на пустое ложе. Лик вдруг ощутил себя виноватым – как будто он всё это сюда и притащил.