Серая радуга

22
18
20
22
24
26
28
30

Вот теперь Кристо и правда вытянул шею от интереса. Такого они не слышали даже от Бестии, которая на своих практиках заставляла вслух пересказывать разные Хроники. Больше пересказал — целее ушел. Интереснее всего было слушать искренние издевательства Дары над текстом: «Жили-были семь королей. И еще один, но, как выяснилось, далеко не дурак. И напало на их королевства чудище-Холдонище…»

— Так, то есть, кто-то думает, что этот восьмой паж еще живой?

Экстер, не отрываясь от созерцания облаков, пожал плечами.

— И не ищут его, чтобы башку открутить, за обиженного-то Ястанира? Вроде как после самого Холдона самый что ни на есть гад — это тот самый восьмой паж.

Самое страшное, чем можно было попрекнуть в Целестии, — предательство на поле боя. Особенно когда предавали друга или — Светлоликие упасите — господина. Тамариск подложил нечта в койку не просто какому-то господину, а самому Солнечному Витязю, так что его имя кое-где в поговорки пошло — это Кристо сообразил только что. Вот, значит, откуда идет выражение «друг тамарисковый», а он-то его раз сто использовал и знал только, что это обозначает «друг до первой опасности». Имя восьмого пажа он вообще услышал в первый раз сегодня и от Экстера: его не принято было поминать.

— А по-моему, о нем должны слагать песни и писать книги, — отозвался Мечтатель, зря теперь куда-то не в небо, а просто вдаль. — Наверное, если бы он вдруг протянул меч хозяину — Витязя могло бы не быть.

— А почему Ястаниру так нужно было остаться совсем уж без оружия?

— Наверное, чтобы надежда могла оставаться только на чудо.

Кристо пропустил момент, когда Экстер в очередной раз погрузился в сочинительство, а когда понял — было поздно: с губ директора слетали распевные строчки:

На что нам надеяться этой весною?

На то, что любовь поднимает из пепла,

Что старые раны, как прежде, не ноют,

И солнце надежды пока не ослепло?

А может быть, нам уповать остается

На древние души за ликами юных?

Иль новая поросль сквозь землю пробьется

Иль песня иная ударит по струнам?

В далекое «да» приоткроются двери,

И память судьба приукроет снегами,

И нам остается смириться и верить