— Да?
— Различие в этом? Человека и вещи? Им не больно?
Ковальски ничего не ответил: для него вопрос был непонятным, — и артемагиня догадалась, начала объяснять:
— У меня это с детства, я вдруг… понимаешь, я заметила, что говорю с предметами. И это интереснее, чем говорить с людьми. Вещи тебе не соврут, не издеваются, ничего не просят, не дергают по мелочам и всегда ждут. И я понимаю их, и со временем я и сама начала становиться похожей на… я глупости говорю. Но я решила быть ближе к миру живых совсем недавно, и только из-за него… а она… — она всхлипнула. — Разве обязательно должно быть больно, чтобы чувствовать себя живым?
— Думаю, нет. Но получилось так, что твердо я уверен только в этом законе.
«Хреново быть тобой!» — посочувствовал внутренний голос.
— Макс… извини.
— За что?
— За Лори.
Макс только хмыкнул, показывая, что извиняться не стоит.
Они молчали долго, но это было не пустое молчание. Двое думали об одном и том же — своем. Но двоим же и становилось легче, будто они перед кем-то высказывались.
Заговорила опять Дара.
— Наверное, когда-нибудь я убью ее, — просто сказала она. — И все закончится.
Макс не издал ни звука и затянул с ответом минут на десять.
— Дара, — выговорил он потом медленно. — Постарайся держаться подальше от Мечтателя. Сама знаешь: меня не так-то просто испугать…
— Ты как-то сказал, что боишься тараканов, ипотеки и тупости Кристо.
— Тараканами я брезгую, ипотека мне с некоторых пор не страшна, насчет последнего — не скрою, жутковато. Но если есть в Целестии кто-то, кого я опасаюсь по-настоящему — то это Экстер. Считай это моим опытом или предчувствием, но я не понимаю,
— Наверное, когда я тоже испугаюсь, — я вспомню о твоем совете.
Подросток, нет, девушка семнадцати лет. Спасибо нужно сказать уже за то, что она его выслушала.
Медленно оседала пыль, поднятая кавардаком, который устроила Дара. Затухал огонь в углу. Диван скрипел, хрипел и всячески хотел, чтобы с него слезли, но они и не думали. Не всё было договорено.