В ту же секунду потолок над охранным постом прорвало тоннами земли как раз в том месте, где орали поверженные осколками гранат Големы, они были еще живыми, но судьба решила похоронить их заведомо. И на том не успокоилась.
Одна за другой бетонные плиты, потревоженные ударной волной от гранат, давали трещины и обрушивались вниз позади нас, словно там на поверхности какое-то чудище гналось за нами по пятам. Серая, глинистая, влажная земля заполняла коридоры, точно вода на тонущем корабле. Потолочные плиты, объединенные стальным каркасом, рушили его целостность по цепной реакции, напоминая скалолазов, один за другим срывающихся в пропасть, обвязанные единым тросом.
Мы толкались в панике, наступали друг другу на пятки, страх оказаться погребенным заживо был мерзостнее даже чем быть съеденными зараженными! Хотя тут можно поспорить. Мы — дети подземной базы — с пеленок воспитывались в боязни перед двумя вездесущими угрозами: зараженные и земля над головой. Страх перед этими двумя явлениями повседневной жизни прописан в нашей поведенческой психологии рефлексами, которые мы с трудом можем контролировать, как человек, страдающий боязнью высоты. Ужас сковывает тебя либо наоборот заставляет подпрыгивать, как газель, учуявшая хищника. Вид реакции неважен, главное, что паника неподконтрольна нам.
— Скорее!
— Поднажми!
— Твою мать, беги же! — двадцать солдат перебивали друг друга испуганными криками.
Мне казалось, наш забег превратился в вечный!
А может, я умер в перестрелке? Может, я попал в ад и мой самый худший кошмар стал мои наказанием? Если загробная жизнь существует, то мой ад будет ровно таким, какой была обстановка вокруг: нескончаемый забег прочь от обваливающихся сверху плит, за которыми черная земля, уже заждавшаяся тебя, как на суровой диете, стремится поглотить твое тело, забить нос и рот, проложить путь к твоим обожжённым легким и подарить долгую болезненную смерть погребенного заживо.
Но обвал все же прекратился, хотя ужас продолжал нас гнать еще метров тридцать. Конструкция каркаса не монолитная, а сегментарная, это помогает оборвать цепную взаимозависимость тянущих друг друга плит. Больше одной секции не снесет, если только не повредить вторую.
Мы остановились, задыхаясь от поднявшейся пыли. Позади нас плотная стена влажной черной земли от пола до потолка наполняла коридоры приторным тошнотворным ароматом плесени, компоста, гнилого мха. Так пахнет в гробу у мертвеца, подумалось мне.
Вторая мысль, посетившая мой чуткий на обвалы мозг, была еще более удручающей: путь назад оторван.
Теперь выбраться из Зоны Браво можно только через главные ворота, где Ляха с Буддистом сеют ненависть к Падальщикам.
Грохот перестрелки нарастал, сирена выла все громче, хотя наверное это просто так казалось из-за возрастающего напряжения барабанных перепонок. Они затвердели, точно скорлупки грецких орехов, и пропускали все меньше мелких звуков и акустических деталей, объединив монотонный треск автоматов и ор людей в один раскатистый гул, пронзающий до мозга костей.
Один за другим солдаты исчезали из моего прицела волей выпущенных из Фамаса пуль. Конечно, воля эта рождалась в живом мозге — в моем, очередной раз окончательно разрешая извечную дилемму: кто убивает, автомат или человек?
Пятнадцать минут с начала битвы.
Ноль жертв на моем счету. Если бы я захотел, мой автомат убил бы.
Хорошо бы сохранить этот счет до конца, мне претит сеять смерть среди собратьев. Они оказались на противоположной мне стороне по глупости, узколобости. Они неведомы любопытством, желая жить по приказу, уверенные в том, что так жить будет легче. Или правильнее.
Отдать свою жизнь воле человека означает вынести самому себе смертный приговор. Потому что рано или поздно твоей жизнью воспользуются, имея на то право, ведь ты сам вручил ее в руки чужого. В руки Генерала, например.
ebooksa