Последняя битва

22
18
20
22
24
26
28
30

— Триггер, — пояснила она. — Он выследил нас, потому что я ответила на его звонок.

Да. Это ровно то, о чем перешептываются все те, кто остался сейчас там наверху, и чья скорбь весит столько, что давит на тебя так, что ты оказываешься в подвале.

— Твое сожаление не легче моего, — добавила она. — Мы оба убийцы невинных, пусть и не по своей воле.

Мы снова замолчали. Через очередной час медитации посреди мрачного подвала, я понял, как здесь холодно. У меня заледенели стопы и кисти рук, я едва мог ими пошевелить. Но Тесса словно не замечала, что превратилась в ледышку. Возможно холод обезболивал не только ноющее тело, но и душу. Наверное потому и время здесь текло быстрее. Целая каморка, существующая где-то параллельно реальности со своими законами физики. Здесь мысли пригибают к полу, как гравитация, чувства сжимают сердце в тиски, а время не имеет ровного течения.

Мы замерзали. Постепенно наши тела все больше соединялись с холодом вокруг, с безжизненностью окружающего пространства, мы становились частью жестокого хаотичного мира, больше не желая драться с ним за свою жизнь.

Мы умирали.

— Твои надписи… что они значат?

Тесса смотрела мутным взором на татуировки, покрывавшие все мое тело с затылка до пят.

— Мудрость Бога, что помогает мне находить смысл в каждом прожитом дне.

— Какая же мудрость спасает тебя от видения умирающей Маришки?

Я знал, что она спросит. Потому что она, также как и я, жаждала обрести этот стимул, эту мотивацию продолжать.

Я потянулся к груди, мышцы плеч тут же заныли, потревоженные от своего вечного сна во льду. Я спустил горловину трикотажного пуловера до левой груди. Ровно до того места, где между пятым и шестым ребром в тело впечатаны слова, унимающие мою боль.

— «И это тоже пройдет», — прочитал я письмена.

Слезы обожгли глаза, родившиеся от мучительного воспоминания, где Маришку сражает пуля ровно в то место, где у меня выцарапана надпись. Нет в этом мире совпадений. Все от намерений Божьих. И восемь лет назад, переродившись с искусственным сердцем с магнитом посередине, я отдал свое тело мудрым письменам не просто так. Маришка уже тогда нашла свое место на моем теле. Уже тогда судьба царапала по мне грядущее, что никому не изменить. Но почему-то принять эту истину так сложно. Бичевать себя за ее смерть было в сотни раз легче, чем принять тот факт, что судьбою ей было уготовано пасть от моей пули. Бичевать себя за ошибку казалось правильным, логичным. Но вот та же судьба заставила отпечатать на месте ее ранения ровно ту мудрость, которая лечит.

Все пройдет. И это тоже.

Я не заметил, как снова впал в транс. Как всегда видел в нем Маришку миллионы раз. Видел ее падение на бетонный пол Желявы. Видел кровь, сочившуюся из детской груди. В медитациях стало сложнее пребывать, они больше не помогали мне, они гнали меня прочь обратно в реальность, где я вновь и вновь читал эту фразу, ощущая себя проклятым.

Опять.

Проклятый с рождения до смерти.

— Доброе утро, камрад, — раздалось в наушнике.

Слова раздались совсем рядом.