Свет зажегся

Он полез под стойку, Толик сразу весь напружился, будто тот мог достать нечто нехорошее. Но в руках у Лазаря оказалась далеко не опасная вещь, он вытащил картину, которую с трудом поставил на стойку.

— Рогир ван дер Вейден «Святой Лука, изображающий Мадонну».

Он наклонил картину в темно-коричневой раме цвета мебели в кабинете отца Полины, на ней были изображена Мадонна в красивой одежде и мужчина, преклонившийся на одно колено. Сзади виднелась река, уходящая вдаль, по краям нее город, и еще два человека, повернувшихся к зрителю, Марии и Луке спиной. Но Полину бы все это не впечатлило, если бы не бледное существо, прильнувшее к груди Мадонны. Ей нужно было его рассмотреть, узнать ближе, поэтому бар, ее головная боль и неизвестность ушли на второй план. Прежде чем встать со стула, она увидела впереди себя спину Толика, который будто завороженный шел к картине.

— Согласно преданию, Святой Лука впервые нарисовал Мадонну, поэтому он в некоторых странах считался покровителем художников. Он долгое время не мог изобразить ее, не мог вспомнить ее черт, поэтому она предстала перед ним сама. Личная, достижимая, святая, он видел ее и мог писать. На картине она изображена на троне с резьбой, изображающей Адама и Еву, которые напоминают нам о собственных грехах. Ее лицо естественно, но в тоже время идеально, Лука с благоговением смотрит на святыню.

Совершенными руками она обхватила свою грудь, на соске виднеется капелька молока, стекающая в рот младенцу.

Полина сконцентрировала все внимание на нем и перестала слушать, о чем говорит Лазарь. Младенец был ужасен. Не уродлив, какими она привыкла видеть детей на картинах, огромных и пухлых, наоборот, художник, должно быть, пытался придать ему больше естественной красоты. У него были длинные пальчики на руках и ногах, хорошо различимые индивидуальные черты лица, складки на шее и локотке выглядели очень живыми. Тем не менее, даже не смотря на улыбку, Полина была уверена, что он страдал. Плечики были прижаты к груди, весь позвоночник выпрямлен, даже голова не могла опрокинуться матери на руку, все конечности были напряжены, выгибались, будто бы у него вот-вот случится судорога. Животик был надут, и даже кожа приобрела некоторый сероватый оттенок. Ему нужна была помощь, а он был счастлив и таким лежать рядом с мамой.

Лазарь все продолжал свою болтовню.

— Доминирующие пигменты в картине — свинцово-белый, черный уголь, ультрамарин, вердигрис…

— Хватит! Убери от меня эту картину, и дай мне уже рассказать свою историю!

Толик знал, что стоит ему согласиться послушать историю Полины, расслабиться, и Лазарь снова пропадет. Картина его так увлекла, что ему не хватало сил выяснять что-либо у бармена. Издалека Мария напомнила ему его маму, луноликую, нежную, но вблизи, когда черты лица различимее, сходство все больше терялось. Изначальное ощущение усиливалось тем, что он привык видеть маму снизу верх, как смотрел на нее ее младенец. Толик все глядел на нее и хотел ухватить за хвосты остатки убегающих ощущений, что Мария, совсем, как она.

Полина видела в ней что-то свое, что взволновало ее еще больше. Лазарь послушно стал убирать картину обратно под стойку.

— Да что ты, расскажи свою историю, — Толик похлопал ее по руке, а когда он снова обернулся к Лазарю, его уже не было на месте. На всякий случай он перегнулся посмотреть, не спрятался ли ублюдок под столом, но тот снова полностью исчез. Хотя бы свет оставил, а еще бутылку ледяной минералки с запотевшим от тепла стеклом. Толик налил воду в стакан Полине и они оба уселись на высокие барные стулья.

— Лазарь думает, что может управлять моими мыслями, чувствами. Что вот я увидела эту картину и сразу все расскажу. Хрен. Я поделюсь с тобой историей о ребенке, и это будет светло, чисто и хорошо в общем.

Она сделала большой глоток воды, охлаждалась сама.

— Была у меня сестра Настенька, но я называла ее курицей. Отец вернулся к нам домой, когда мне было пятнадцать, король больше не охотился за ним, его авторитет в мире магии еще не был забыт, и он вскоре смог продолжить колдовать, как мне кажется. Когда мне было семнадцать, мама родила дочь. Я никогда не думала, что она может желать еще ребенка, с Марком у нее были какие-то легкие приятные отношения, а вот в отца она вгрызалась даже больше, чем он в нее. Я всю жизнь думала, что она по-настоящему любит только меня, но на него она так смотрела, так прижималась, будто была одержима. Я немного бунтовала, не хотела, чтобы у нее был еще один ребенок, но у нее было такое огромное желание слиться с этим мужчиной, моим отцом, что мне пришлось отступить. В общем, Настя родилась, и я вскоре ее полюбила. Сначала она показалась мне какой-то стремной, но мама так целовала ей ручки и ножки, гладила по животику, сопельки вытирала, что и я умилилась. Когда Насте было несколько месяцев, у нее начались проблемы со сном, плакала все, не хотела ничего, и даже мама не могла ее быстро укачать. Трясли над нею всеми игрушками, саму ее по-всякому вертели, все равно орет. Я как-то сидела с ней и среди тонны ее игрушек нашла плюшевую курицу с красным клювом. Внутри нее был какой-то шарик, который гремел, но едва слышно, такие игрушки Насте вообще не должны были быть интересны. Но как только я начала трясти над ней этой курицей, она сразу успокоилась и стала смотреть своими прозрачными глазками на жутко удивленном лице, будто это не игрушка, а второе пришествие. В общем, с тех пор еще несколько месяцев она только от этой курицы и успокаивалась, а я так стала ее называть. Многие, когда слышали это, думали, что я так дразнюсь, а это я говорила любя. Курица Настя. Даже почти на всех фотографиях того времени рядом с ней рядом лежит эта игрушка. И я чувствовала себя такой важной тогда, вот какой способ убаюкать детку придумала. Конец истории.

Толику показалось, что она сейчас расплачется, но закончив рассказ, Полина посмотрела ему в глаза зло, обиженно, только, мол, попробуй упрекнуть меня в сентиментальности. Он не собирался, думал лишь успокоить.

— Какая у тебя сестра смешная, — ему хотелось добавить «была», потому что Полина говорила о ней в прошедшем времени, но он ждал, что она расскажет ему сама. Толику вдруг послышалось, будто рядом равномерно гремит погремушка, он посмотрел на Полину, она кинула на него быстрый взгляд в ответ, но казалось, будто бы ничего не заметила.

— Курица умерла, но об этом я сейчас не хочу рассказывать. Твоя очередь.

Глава 4 — Мама, страх и овца

Полина подумала, а вдруг все это вовсе не магия, а проделки ее психотерапевта. Он все время хотел подобных откровенностей от Полины, а она ему все — просто я чувствую себя неполноценной и озлобленной, сделай что-нибудь с этим, ты же врач. А он, бедняга, и так и этак крутился с ней, чтобы вывести ее на откровенность, угрожал даже, что у них ничего не получится, если она не постарается. Полина продолжала упрямо ходить к нему, считая это своим долгом — ведь она не какая-то размазня, которая не может признать, что у нее есть проблемы. Только она не хотела смотреть в их суть, нельзя рассказывать про волшебные дела даже священнику, а все, что было около них, делало ей неприятно.