Орден-I

В чём-то его обвинение было справедливым. Но не только Йован совершил ошибку, это были просчёты многих людей. Йован не обладал достаточным опытом, не мог самостоятельно справиться с ситуацией и принять правильные решения. Это дело было слишком важным и ответственным для обычного агента. Жаль, Орден осознал это только после того, как появились жертвы.

Раньше Лиам много времени посвящал анализу боевых операций, в которых он участвовал. Изучал тактику, свои и чужие ошибки. И в следующий раз делал всё лучше. Но последний бой был совсем не таким, встречать такого противника ещё раз… не хотелось.

Много раз он прокручивал в голове схватку на старом автомобильном заводе. Шансов у них не было. Оружие было бесполезно. Не было никакой позиции, тактики или модус операнди, который бы смог повлиять на исход сражения. Нужно было сразу отступать и не вводить в бой резерв. Мясорубка. Лиам выжил чудом. И возможно, Крис погиб по вине своей гордости. Не стоило бросать вызов этой твари. Не стоило смотреть на нее так.

Глупо.

Франк получил какое-то особо важное задание, и специальный агент «Штопаный», как его называли за глаза, почти не попадался в коридорах. Полковник был вечно занят. Несколько раз они столкнулись в коридоре, смерили друг друга тяжёлыми взглядами и разошлись.

Лиаму хотелось с кем-то поговорить. Просто вывалить на этого человека всё что происходит, не стесняясь в выражениях. И ему хотелось поговорить с конкретным человеком… Точнее с Уной… о ней ведь нельзя говорить как о человеке. Хм.

Той ночью она сказала много чего загадочного и в то же время понятного на каком-то уровне. Её слова не были ложью, он чувствовал. Но сказанное никак не могло уложиться в голове Лиама. Как-то однажды он жил, но другой жизнью, не был Лиамом и они знали друг друга. И теперь встретились снова.

Теперь получается все эти истории о встречах людей, которые словно «знали друг друга всю жизнь» или «знали друг друга тысячу лет», истории о симпатии, любви с первого взгляда, притяжении — всё это может быть чем-то большим, чем киношная выдумка или забавная игра мозга, вроде чувства дежавю.

Это снова возвращает к факту, что смерть — это никакой не конец. Он пришёл откуда-то и куда-то уйдёт. Крис, Ями, Айда, Бенисио, его родители и много кто ещё, просто прибывают в другом месте, и есть шанс, пускай и маленький, что когда-то он встретит их снова.

Они не исчезли. Они ещё существуют. Они не нигде. Они где-то.

Становилось ли от этой мысли комфортно? Выглядело ли это многообещающе? Господи, нет.

Он часто думал, что умрёт от пули или осколков. Это будет героическая смерть. Выполняя свой долг. До самого конца, до последнего вздоха, до последней капли крови, как говорят.

Но по факту, сначала на адреналине, потом на вколотом морфине из личной аптечки, чувствуя только тяжесть и онемение в конечностях, он просто будет делать свою работу, зная о том, что скоро умрёт, о том, что не выберется. Ему будет спокойно, может в какой-то мере интересно и немного страшно. Но он будет спокоен.

Если будет надо — он будет стрелять. Если будет надо — будет тащить на себе или волочь из последних сил парня, которому повезло больше и есть шанс, что он выберется. Если будет надо — он бросится на гранату или прикроет кого от пули. Даже пойдет в рукопашную. Если будет надо.

По опыту его ранений — это не так больно и не так страшно. Скорее мутно и непонятно. Словно теряешь сознание от передоза, постепенно погружаешься под воду, выпускаешь из рук связь с реальностью.

А потом наступает ничего. До момента смерти, он просыпался от этого ничего, в переулке, в больнице, в притоне, в пустыне. А теперь взял и не проснулся. Всё кончилось.

Его похоронят, положат в могилу флаг, медаль за отвагу, поставят красивый крест с какой-то эпичной надписью. Его сослуживцы отдадут ему последние почести, крепко выпьют, вспомнят каким он был классным и как смешно косячил, разъедутся и будут жить своими жизнями, изредка поднимая в голове искажённые воспоминания о нём… но что дальше?

Что будет после этого момента на самом деле?

Потом, после армии, он думал, что передознётся. Будет долго хрипеть и кривляться на полу, судорожно хватать воздух, и выделять изо рта отвратную пену, словно бешеный пёс. Реаниматор взглянет на него как на кучу дерьма, пожалеет, что приехал на именно этот вызов, к обдолбанному, облёванному ничтожеству, который всё просрал. Будет бить его током и вдувать кислород, но бессмысленно. Лиам услышит команды и ругательства, писк сплошной линии кардиомонитора, хруст своих костей и те самые выдохи — судорожные и неприятные. И потом — его последний, за которым ничего не последует, и который так отличается от выдоха обычного, живого человека. И выдох реаниматора. Сокрушённый, с паузой на грани инстинктов дыхательного центра, от которого понятно, что за всей броней и юмором этого человека, который переживает подобное достаточно часто, скрывается правда — к этому нельзя привыкнуть. Каждый раз, когда на твоих глазах умирает человек, умирает и нечто в тебе. И этого становиться всё меньше и меньше.

Или всё это вообще не имеет никакого смысла, потому что после того, как его сердце остановится, и лёгкие отдадут в атмосферу последний вдох, будет что-то ещё? И он понятия не имеет что.