Из здания вылетали звуки песнопений и ритмичной музыки — они то становились громче, то вовсе стихали.
Сквозь бой барабанов, рев электрических гитар, какофонию оркестровых звуков слышался ритмичный, почти гипнотизирующий девиз, повторяемый хором нараспев снова и снова:
— Мо-лек! Мо-лек! Мо-лек!
Толпа скандировала это странное сочетание, от которого по спине Андрея пошел холод, несмотря на то, что прогулка по глубокому снегу заставила их изрядно вспотеть.
— Что это? — прошептал он.
Маша сжала его руку, ее лицо побледнело — в свете ослепительно белого снега она стала похожа на мумию.
— Нужно торопиться, — сказала она.
— Что за «молек»? Что это за слово французское?
— Это не французское… древнееврейское…
— И что оно означает?
Она покачала головой.
— Тебе лучше…
— Что?! — он сжал ее руку так, что она вскрикнула. — Больно, отпусти!
— Молох, царь, божество с головой быка. Ему приносят в жертву детей… их сжигают в угоду ему, а сами пляшут и поют, как…
— …сейчас.
— Да.
От ужаса Андрей не мог пошевелиться. Тело окаменело. Он словно провалился во времени на тысячу лет: мерцающие угольки жертвенного кострища, кружась и тлея, взлетали к мрачному небу. Разноголосый хор мужчин и женщин постепенно смешался, заполнив все вокруг, и теперь от его мелодичности мало что осталось — истеричные крики, заглушая вопли жертвы, становились все громче. И среди тех голосов, он вдруг услышал один, — тот который знал слишком хорошо, чтобы перепутать с другим. Он услышал свой голос. Жуткий. Безумный. Одинокий.
Глава 49
Через час Катя и Максим наконец добрались до окраины Москвы. Его маленький «Ниссан Микра» не был приспособлен к езде по снегу, в связи с этим они пару раз чуть не врезались. Катя сидела спереди, вцепившись в дверную ручку, как будто это спасло бы ее в случае столкновения. Машину то и дело заносило и крутило на поворотах. Проносившиеся мимо огромные джипы с шипованной резиной резко сигналили, отчего Катя вздрагивала как от прикосновения холодными руками.
— Все, — выдохнул Макс. — Приехали. Можешь расслабиться.