Гром гремит дважды,

22
18
20
22
24
26
28
30

Физически, если не брать в расчёт психику, групповое изнасилование — не такая уж страшная штука. Даже для девственницы. День, максимум два — очухается и заживёт дальше. Если, конечно, у борцов сейчас не включится фантазия.

А меня отделяет от свободы единственный шаг.

Шужуань. Там всё началось.

Я стиснул кулаки.

Ниу сдавленно вскрикнула.

Да чтоб тебя черти сожрали!

В следующую секунду я распрямился и откинул спиной крышку контейнера.

— Полиция, никому не двигаться!

Заорал я точно не своим голосом. И пятеро ублюдков в разноцветных ифу замерли, уставились на меня широко раскрытыми глазами. Слово «полиция» для бывших уличных беспризорников явно не было пустым звуком.

Я выпрыгнул из контейнера. Ещё раньше, чем ноги коснулись твёрдой поверхности, взгляды борцов изменились. Кто-то что-то сказал…

Не помню, что я делал.

Не помню, кого ударил первым.

Всё, что помню — светлая кожа Ниу на фоне чёрной, разлохмаченной одежды.

Не помню, откуда появилась подмога — в момент, когда я уже задыхался в чьём-то захвате, с заломленными за спину руками, и понимал, что жить мне осталось — пара случайных вздохов, не больше.

В лечебницу меня тащили в полубессознательном состоянии. Я почти не чувствовал своего лица. Но чувствовал, что из угла разбитых губ капает кровь, и просил не ставить мне обезболивающее.

Мне нельзя. Я знаю, что мне нельзя! Доктор запретил, у меня и справка есть. Я покажу. Потом…

— Надо же, какие дурни бывают, — прошуршало у меня над головой справа.

Меня волокли за руки, спиной и сломанной правой ногой по песку. Спина старательно пересчитывала каждую песчинку. Нога устала орать от боли, и больше я её не чувствовал.

— Думает, что на такой шлак, как он, будут обезболивающее переводить.

— Новенький, — солидно пропыхтели слева. — Новенькие и не такое несут. Вот, помню, года три назад был один…